Мелани Бенджамин - Госпожа отеля «Ритц» [litres]

В конце концов он отвел рыдающую жену в номер (она хотела зайти в бар, но там было полно нацистских офицеров, и Клод ей не позволил), где она могла без помех ругаться и злиться на него, на нацистов, вообще на всех мужчин:

– Вы ведете себя как большие храбрые звери: бьете себя в грудь, рычите друг на друга. Но это потому, что вы все слабаки, вы все притворяетесь! А я просто сижу здесь, и это неправильно. Этого мало, этого недостаточно…

Наконец она заснула. Макияж Бланш потек, помада стерлась так, что ее рот напоминал мазок кисти импрессиониста.

Клод сел, вытер лоб, отдышался. Теоретически она, конечно, права. Это позор, абсурд, ужас. Мужчины действительно были такими, как говорила Бланш, и даже хуже. Мужчины были омерзительны. И он не исключение.

Но на практике, в реальности, в которой они пытались жить и выживать, его жена была категорически неправа. Она должна оставаться в стороне, должна сидеть и наблюдать. Для ее же блага, для их блага. Для блага «Ритца».

Сможет ли он предотвратить кризис, подобный этому, в следующий раз? Помешает ли разъяренной Бланш истошно кричать, раскрывая то, что должно остаться в тайне? Дело в том, что Клод не доверял жене, особенно когда она была пьяна. Он никогда не мог положиться на нее так, как муж должен полагаться на супругу – сдержанную, понимающую, ставящую его интересы выше своих, способную утешить. В будущем у них, конечно, будет еще больше кризисов и проблем; американка-алкоголичка в гнезде злобных нацистов – взрывоопасная комбинация. Клод понимал, что ему предстоит обезвредить бесчисленное количество маленьких бомб. И впервые задумался, справится ли он – невозмутимый месье Аузелло – с этой задачей.

Он гадал, не станет ли его жена причиной краха «Ритца», спасение которого Клод считал своей главной задачей в этой войне. Хоть у него и не было боевого задания в прямом смысле этого слова, он знал, что должен обеспечить безопасность «Ритца», сохранить отель и его персонал целыми и невредимыми.

Это его назначение. Его обязанность. Его долг. Как француза.

Телефон перестает звонить; Клод должен ответить на этот призыв. В конце концов, он мужчина. Мужчина, в котором война пробудила знакомые желания.

Бланш, надевавшая серьги, застывает. Он вздрагивает и – прежде чем она успевает сказать хоть слово или схватить ближайший предмет, чтобы швырнуть в него, – вскидывает руки, защищая лицо в преддверии битвы. Их битва обветшала и изъедена молью; она похожа на старый спектакль, в котором усталые актеры нехотя произносят реплики для уснувшей публики.

Но сегодня вечером Бланш, кажется, адекватна. Она молчит. Клод опускает руки.

Бланш начинает напевать какую-то песню – что-то из театральной постановки, наверное, американской. Мелодия смутно знакома Клоду, но слов он не знает. Жена продолжает краситься; наносит помаду, промокает ее салфеткой, потом, как обычно, делает странную вещь: кладет указательный палец в рот, вытаскивает его и стирает помаду с пальца. Она утверждает, что так помада не остается на зубах.

Затем Бланш надевает туфли и тянется за сумочкой.

– Повеселись сегодня, Клод, дорогой. Передавай ей привет! Желаю хорошо провести время. О, и не жди меня!

– Куда… куда ты идешь, Бланш? Ты же знаешь, я не люблю, когда ты бродишь по улицам. Никогда не знаешь, что может случиться.

– Какая жалость! – отвечает она, выходя за дверь с сияющей улыбкой.

Клод в кои-то веки не находит слов. Он не знает реплик из этого нового спектакля. Он сидит на кровати, сбитый с толку.

Потом его охватывают подозрения. Что это значит – «не жди меня»? Как бы сильно ему ни хотелось побежать за ней и спросить, или даже выследить ее, как он делал, когда они с Джали гуляли по Парижу, – Клод не может. Потому что кое-кто ждет его.

Он поправляет галстук, расчесывает усы и наносит одеколон; открывает шкаф, достает из кармана пиджака записную книжку. Запирает дверь номера и спускается по винтовой лестнице, заглядывая в оживленные владения Фрэнка Мейера, надеясь, впервые за время их брака, увидеть там жену, сидящую за своим столиком.

Но ее там нет.

Фрэнк Мейер может знать, где она, и Клод направляется к барной стойке красного дерева, но на полпути останавливается. Не стоит делиться семейными проблемами с Фрэнком; в конце концов, формально он его сотрудник. Нет, так не пойдет; достаточно того, что они с Бланш выясняют отношения на повышенных тонах, а значит, их ссоры просачиваются за стены номера.

Клод резко поворачивается на каблуках и выходит из отеля. У него нет другого выбора.

Потому что кое-кто ждет его.

Осень 1942 года

Лили вернулась.

В записке, которую Бланш доставили с букетом фиалок, сказано, что они должны встретиться на цветочном рынке, но не сказано, на каком именно. Единственный рынок, который Бланш хорошо знает, расположен на Иль-де-ла-Сите, рядом с Нотр-Дамом. Туда она и отправляется сегодня вечером, решив заодно (боже, какое у него было лицо!) помучить мужа и испортить ему вечер. Она понятия не имеет, что на нее нашло, какой бесенок нашептал ей эту идею, но она в восторге от своего поступка и жалеет, что не сделала этого много лет назад. Почему бы не мучить его, как он мучает ее?

Почему бы не убедить этого ублюдка в том, что у нее есть любовник? Это пойдет на пользу и ей, и ему. Бланш и раньше думала о том, чтобы завести любовника.

Но никак не могла заставить себя это сделать. Потому что все еще любила мужа. В отличие от французов она была воспитана в убеждении, что любовь и секс – синонимы. Она так и не смогла избавиться от этого старомодного представления; пуританский дух в ней (во всех американцах, по словам Клода) был слишком силен.

Бланш многое нравится в муже. Ей нравится, что он всегда следит за собой. Даже если у него выходной и он планирует остаться дома с женой, он бреется, причесывается и безупречно одевается. Бланш трогает, что он одевается так для нее одной.

Ей нравится, что Клод первый просматривает почту – на случай, если там попадется что-то, что может расстроить Бланш. Ей нравится, как он укладывает ее в постель перед тем, как заняться любовью; он взбивает подушки, разглаживает простыни и укладывает жену на них с деликатностью художника, подыскивающего идеальную раму для законченной картины. Ей нравится, что он в первую очередь думает о ней, а не о себе.

Ей нравится, как он читает книги: медленно, облизывая палец, чтобы аккуратно перевернуть страницу, всегда используя одну из красивых кожаных закладок со своим именем, делая пометки в специальной тетради в кожаном переплете с золотым обрезом. По правде говоря, глядя, как он читает, Бланш вспоминает, как он занимается любовью. Она не знает другого мужчины, который мог бы завести женщину, просто переворачивая страницы в книге.