Джон Чивер - Исполинское радио

Вечер удался. Танцуют не меньше двухсот человек. Оркестр играет румбу. Среди гостей — Тереза и Виктор Маккензи. Тереза танцует. Волосы у нее светлые по-прежнему — или она стала краситься? — шея и руки великолепны, как всегда. От нее веет все той же печалью, хрупкостью. Виктора среди танцующих нет. Он в зимнем саду, где устроили буфет и торгуют разбавленным вином Он только что уплатил за четыре стакана и, обойдя танцующих в зале, проходит в оружейную, где любознательный гость останавливает его вопросом.

— Я сам интересовался этим делом, — любезно отвечает Виктор. — Это копия кольчуги, которая была заказана к коронации Филиппа Второго. Мистер Браунли привез ее из...

И Виктор шествует дальше, проходит еще с четверть мили через залы и гостиные, через весь Большой дом, и попадает наконец в маленькую гостиную, где сидит миссис Браунли со своими близкими друзьями.

— А вот Вик несет нам вино! —восклицает она.

Миссис Браунли — старая дама, общипанная и накрашенная, с волосами небывалого розового оттенка. На каждом пальце по нескольку колец, а руки—по самые локти в браслетах. На ней ее знаменитое бриллиантовое колье. Впрочем, все ее украшения знамениты, и почти у каждой драгоценности имеется особое название. Тут и тафирские изумруды, и рубины Бертолоти, и демидовский жемчуг. Решив, что лицезрение этой коллекции входит в стоимость билета, миссис Браунли ради скаутской организации американских девочек не пожалела украшений.

— Ну что, Вик, гости веселятся вовсю? — спрашивает она. — Еще бы им не веселиться! Мой дом славится радушием и гостеприимством столько же, сколько богатством художественных ценностей, собранных в нем. Садитесь, Вик, садитесь,— отдохните немного. Я не знаю, что бы я делала без вас и Терезы.

Но Виктору отдыхать некогда. Ему надо проводить лотерею. И он идет назад — через Большой дом, через венецианскую гостиную, через оружейную — в бальную залу. Он взбирается на стул, музыка играет туш.

— Леди и джентльмены! — кричит Виктор в рупор.— Леди и джентльмены! Позвольте завладеть вашим вниманием всего на несколько минут...

В лотерее разыгрывается ящик шотландского виски, ящик пшеничной водки, электромешалка и электрическая косилка. После лотереи — танцы, и Виктор выходит на террасу подышать воздухом. Мы идем вслед за ним и окликаем его:

— Виктор!

— Какая приятная встреча! — говорит он.— Какими судьбами вы в Питтсбурге?

Как все интересные мужчины, он красиво поседел. Над зубами, должно быть, дантист потрудился на совесть, ибо улыбка у Виктора еще белоснежней и ослепительней, чем прежде. У нас происходит разговор, обычный между людьми, которые не виделись лет десять, — да нет, какое десять, — пятнадцать лет, по крайней мере! Говорим о всякой всячине, спрашиваю о Терезе, потом о Виолетте. При имени дочери у него вытягивается лицо. Он ставит рупор на каменные плиты террасы, облокачивается на металлические перила и опускает голову.

— Виолетте уже шестнадцать, понимаете? — говорит он. — Она доставляет мне много огорчений. Полтора месяца назад ее исключили из школы. Мне только что удалось устроить ее в другую школу, в Коннектикуте. Пришлось-таки повозиться.

Он вздыхает.

— А вы давно здесь, в Питтсбурге, Виктор?

— Восемь лет, — отвечает он. Подняв рупор с полу, он приставляет его к глазу и разглядывает в него звезду. — Собственно говоря, девять.

— А что вы делаете?

— Я сейчас как раз ушел с одной работы и устраиваюсь на другую.

Он опускает рупор.

— А где вы живете, Виктор?

— Здесь, — отвечает он.

— Я понимаю, что в Питтсбурге, но где именно?

— Здесь, — повторяет он и смеется.— Мы здесь и живем. В Солсбери-холле. А вот идет председатель бального комитета. Простите, я должен доложить ему о результатах лотереи. Как приятно, однако, было встретить вас!

Кто угодно, — кроме тех, разумеется, кто ест горох с ножа, — кто угодно в те времена мог получить приглашение в Солсбери-холл. Супруги Маккензи тогда только что прибыли в Питтсбург и жили в гостинице. Друзья захватили их с собой, и они прогостили здесь с субботы до понедельника. Всего гостей было пятнадцать человек, не считая Прескота — старшего сына миссис Браунли. Перед обедом произошла неприятная история. В каком-то баре неподалеку от дома Прескот напился пьян, и хозяин бара позвонил миссис Браунли и потребовал, чтобы она за ним прислала, иначе он будет вынужден вызвать полицию.

Старая миссис Браунли привыкла к такого рода историям, то и дело приключавшимся с ее детьми. Но сейчас она не знала, к кому обратиться за помощью. Ниле, шофер, терпеть не мог Прескота. Садовник уже ушел домой. Эрнест, дворецкий, слишком стар. И вдруг ей вспомнилось лицо Виктора, которое она, собственно, видела только мельком в передней, когда их знакомили. Она разыскала его в Большом доме и отозвала в сторонку. Он думал, что его попросят приготовить коктейли. Когда она объяснила, в чем дело, он с готовностью взялся помочь ей. Виктор подъехал на машине к бару, где застрял Прескот. Он сидел за столом с разбитым носом, весь в крови, но все еще исполненный воинственного пыла, и когда Виктор сказал ему, что пора домой, он встал и размахнулся. Виктор уложил его с одного удара. Прескот заплакал, встал и послушно проковылял к машине. Виктор подъехал к черному ходу Солсбери-холла, затем, поддерживая Прескота, еле волочившего ноги, вошел с ним через боковую дверь в оружейную. Их не видел никто. Воздух в этой неотапливаемой комнате был резкий и сырой. Виктор протащил всхлипывающего пьянчужку под флагами и знаменами, свисающими с балок, мимо конной статуи в доспехах. Ему удалось втащить Прескота по мраморным ступеням на второй этаж и уложить его спать. Затем, смахнув опилки со смокинга, он спустился в Большой дом и принялся готовить коктейли.

Об этом инциденте он не рассказал никому, даже Терезе, а на другой день к вечеру миссис Браунли снова отвела его в сторонку и стала благодарить.

— Дорогой мистер Маккензи, — сказала она. — Вы — мой добрый самаритянин. Я прямо не знала, что делать, когда мне позвонили из бара.

В Большом доме послышались шаги. Это был Прескот. Он побрился, умылся и пригладил водой волосы, но успел снова напиться.

— Еду в Нью-Йорк, — пробормотал он. — Эрнест подвезет меня к самолету. Привет!

Он повернулся и пошел назад, через библиотеку в венецианскую гостиную, и скрылся из виду. Мать смотрела ему вслед, стиснув зубы. Затем схватила Виктора за руку и сказала:

— Переезжайте ко мне с вашей очаровательной женой! Я знаю, что вы живете в гостинице. Мой дом столько же славится радушием и гостеприимством, сколько богатством художественных ценностей, собранных в нем. Вы сделаете мне одолжение. Я говорю совершенно серьезно.