Михаил Гиголашвили - Кока

Да, самыми вкусными были горячие французские булочки: они так смачно хрустели с маслом и куском терпкого гуда-сыра!.. А мцхетские пирожки чем хуже?.. Тоже очень хороши… Но с хинкали от Баграта не сравнятся!.. Хотя чебуреки за Оперой тоже знатные: золотистые, тонкие, хрусткие, с вкусным соком, отлично идут под чачу… А ещё лучше под неё идут шашлыки, что жарит в павильоне на Дигомской дороге старый Губаз из своих родных поросят – он их растил, знал по именам и обязательно сообщал (хотя посетители просили не портить им аппетита этими подробностями):

– Берите! Прошу! Это Додо, жирненький, очень хитрый был, от мамы не отходил, больше всех молока сосал!

– Вот и дососался! – шутили в ответ, принимаясь за душистое, пряное, острое мясо с маринованным луком и домашним сацебели… А наваристый пити на станции Пойлы, мечта детства?.. А бабушкины котлеты?.. За жареной корейкой с луком и картошкой ездили в столовую при 31-м заводе, у входа всегда торчат машины, всем известно об этой вкусной корейке!.. А острые сосиски “Иверия” с убойной горчицей и горячим лавашем в ангаре на набережной?.. Кебабы с гранатом и сладким луком в закусочной возле Дома профсоюзов?.. В крайнем случае и аджарские хачапури в подвальчике под “Водами Лагидзе” сойдут… Даже холодец бы съел, несмотря на его дрожащую сущность!.. Где всё это?.. Было ли вообще?.. Будет ли?..

Очнулся Кока от чего-то влажного на лице. Ощупал себя. От голода растеклась слюна по подбородку, а по щекам – слёзы…

Прислушался. Пока он мечтал о шашлыках, Черняшка в темноте продолжал рассказывать бесконечную историю о том, как однажды целую ночь в сарае у барыги выпаривал ведро воды, в которое сунул пузырёк с кипящей ханкой, чтобы его охладить, а пузырь возьми и лопни! Но под утро, когда жидкости в ведре осталось совсем мало, не выдержал, набрал в шприц слишком много, отчего поршень вывалился, и злосчастное зелье ушло в землю…

– Я чуть не охренел! Прикинь – целую ночь выпаривать ведро воды до пары кубов – и потерять! Я так заорал, что барыга проснулся и дал мне горсть кокнара!

Утром, до завтрака, дверь загрохотала.

– Подъём! Воронок прибыл! Готовсь, босота! – кричал Семёныч.

Кока обречённо сидел у стены с пустой чугунной головой. Ночью заснуть так и не смог, сейчас, глядя в пол, вяло клевал носом. Осоловелая апатия овладела его чугунной головой. В грязной одежде, пропахший камерной вонью, он тусклым глазом смотрел в пол.

Черняшка сел на нарах.

– Даже чутарик не покемарил? Страшно? Ничего! В тюрьмаме тоже жизнь. Я уж тебе говорил, своих держись – они в обиду не дадут, помогут откусаться, если что мутно пойдёт… С кайфом умеешь возиться? Ну, варить черняшку, мастырки заделывать? Химичить?

– Могу.

– Вот. К вору прибейся, ему помогай. И ещё вот что: больно ты вежливый, часто не благодари… И улыбайся поменьше – таких не любят, – напомнил Черняшка (а у Коки в голове всплыли слова Сатаны в пивбаре: “Не спасибкай”).

Мозг с трудом начинал шевелиться. Но дальше вопроса-обрыва, что его ждёт тюрьма, мысли не забирались.

Дверь лязгнула. Офицер по листу произнёс:

– Гамрекели! Николоз!

– Я!

– Попова свинья! Статья?

– Кажется, 224…

Офицер усмехнулся:

– Если кажется, креститься надо. На выход, с вещами!

Кока кивнул Черняшке:

– Пока!

– Удачи! Может, свидимся на тюрьме!

На него надели жгуче-холодные тяжёлые наручники. Офицер зашагал впереди, двое солдат с автоматами вывели Коку из решётчатой двери КПЗ мимо Семёныча, шепнувшего:

– Держись, паря!

На миг увидел людей на лестнице, яркую одежду, синие формы… Но погнали толчками в спину:

– Быстрей, зверюга!

Возле управления – воронок с открытой дверцей. Рядом – другой офицер и солдат с автоматом.

– Стоять!

Офицеры что-то быстро сверили по бумагам, вполголоса посоветовались, решили:

– Полезай в “конверт”! – и тычком загнали Коку в воронок, а там – в железный глухой ящик с полметра.

Захлопнули дверцы.

Сколько он сидел в гулкой темноте, в железном холоде и ржавом запахе в наручниках, резавших запястья, неизвестно. Он словно окаменел, хоть и слышал приказы снаружи, топот, ругань конвоя – кого-то буйного вталкивали в воронок.

Лязгнула решётка, буйный орал:

– Чтоб вы сдохли, падлы сучьи!

Кока стал внимательно прислушиваться. Пару раз негромко спросил:

– Нукри, ты здесь? – Но ответом был звонкий удар по дверце:

– Хавальник завалил, не то отхватишь!

Они всё стояли. Он окоченел. Металлический запах железа был остёр. Буйный в голос ворчал, что у него украли курево. Солдаты шикали в ответ, чтоб он заткнулся, не то они живо ему язык в задницу засунут!

Наконец всех погрузили, захлопнули и заперли двери. Завели мотор, и воронок пошёл трястись по улицам.

Ехали быстро. На поворотах Коку заносило на стенку “конверта”, обитую алюминием с острыми дырами, что впивались в тело, – трудно удерживать равновесие со скованными руками. Вспомнился рассказ бабушки об инквизиции, которая сажала людей в шкаф, где были дверцы с шипами вовнутрь, – после закрытия этих дверц от человека оставался кровавый фарш…

Остановка. Железный, долгий, протяжный, как вой волков, лязг.

“Ворота!” – понял Кока.

Опять топот ног, скрежеты, грохоты, окрик офицера:

– Из “конверта” последним веди – большая статья! (Это о нём.)

Слышно, как выводят буйного, – тот опять брыкался и крыл матом солдат, пока не прозвучали чавкающие удары – один, второй, третий, и ругань смолкла. Ещё выводили кого-то…

Наконец отворилась дверца:

– Вышел! Быстрее!

Вылезая по откидной лесенке, щурясь от внезапного света, успел заметить, что воронок стоит во дворике, а вокруг, всюду, – белые стены с колючей проволокой по верхам, башенки с автоматчиками.

Кока прошёл мимо караульных с собакой – овчарка не шелохнулась, только посмотрела на него укоризненно и смущённо отвела взгляд.

Один из солдат указал на лесенку, ведущую в здание с окнами в решётках:

– Туда! Быстрее! – взял у офицера папку и отправился вслед за Кокой, подгоняя его тычками автомата в спину.

У дверей солдат снял с Коки наручники. Растирая затёкшие, горевшие запястья, Кока вошёл в помещение, похожее на ресепшен в дешёвой гостинице. Стойка, шкафчики с отделениями. За стойкой – два офицера мирного канцелярского вида. Что-то перекладывают в бумагах.

Один взял у солдата папку, отпустил его:

– Свободен! – И начал просматривать папку. – Фамилия! Статья!

– Николоз Гамрекели, статья 224, часть первая. – Он уже знал, как отвечать.

– Николоза себе оставь. Фамилия и статья – и всё. Год рождения?

– Тысяча девятьсот шестьдесят шестой.

Уточнив ещё кое-что по мелочи, кивнул другому офицеру: