Михаил Гиголашвили - Кока

Кока, понимая, что дело идёт к концу, вдруг всполошился:

– Вы не писали протокол! Вы записали мои показания?

Пётр Ильич зло блеснул очками.

– Вашу ложь про “ничего не знаю”? Пока нет. Зачем? Вот посидите в тюрьме пару-тройку месячишек, подумаете, тогда, надеюсь, поумнее и посговорчивее будете! Тогда и новые показания написать несложно. В том случае, если вы согласитесь на сотрудничество… – уточнил он.

– Я требую адвоката! – выкрикнул в отчаянии Кока.

– Адвоката? – язвительно повторил Пётр Ильич. – Ох, не навредил бы он вам вконец! Как? А очень просто. Судьи их о-очень не любят. Чем лучше адвокат, тем больше его судьи не любят.

– Но кто-то же должен мне помочь? Я же не маньяк или садист-убийца, соски у трупов не откусываю?! – растерялся Кока. – Что мне делать? Домой звонить не даёте, назначаете там обыск… Кстати, есть результаты?

– Пока нет, – сухо ответил Пётр Ильич и не преминул напомнить: – Но сами знаете, если хорошенько поискать, то всюду можно обнаружить всё… И если у вас в квартире найдут хоть грамм гашиша, это будет неопровержимым доказательством, что гашиш вы привезли из Тбилиси сюда на продажу.

– Какая продажа? Всё для себя! – беспомощно вякнул Кока, отчего Пётр Ильич расплылся в злобной, кривой, мерзкой ухмылке:

– Вот видите! “Для себя”! А только что говорили – ничего не помню, ничего не знаю, ничего никому не скажу! Ну, раз не хотите по-хорошему, будем делать по-плохому. Это я вам обещаю, честное пионерское! – Он с издёвкой салютнул правой рукой, а левой нажал кнопку звонка и дал указание Семёнычу подготовить джигита к отправке в СИЗО.

Когда шаркали по коридору, Кока опасливо спросил:

– А чего меня готовить?

– Да базарит без дела, – буркнул Семёныч (он был все ещё не в духе, без обычного перегара). – У тебя барахлишка ж нет? Сумка в вещдоках останется, покуда дело не закроют.

– А когда закроют? – Кока уже догадался, что в застенках надо всюду собирать по крупицам сведения обо всём – может пригодиться.

Старый лейтенант шмыгнул носом:

– А хто ж его знает? Кого через месяц на суд волокут, кого – через год судют. Чего хотят – того и рядят, япона мать! Ты, это… Завтра готов будь. Как воронок придёт, разбужу.

В камере Черняшка курил “Мальборо”.

– Ну, чего следак?

– Сказал, завтра в тюрьму. Грозил, что в плохую камеру посадит.

Черняшка беззаботно махнул сигаретой:

– Забей! Они всем это талдычат! Да и нет в “Белом лебеде” сейчас пресс-хат с махновцами. А если почки отбить захотят, то отволокут в “круглую”, где стены из ваты, и отхуячат по полной, в круг. Да и прав не имеют первоходку ни с того ни с сего в пресс-хату кидать. Если вертухаям и начальству не дерзить, не надоедать, жалобы не писать, сокамерников не трогать, то и тебя не тронут. Когда воронок? Завтра? Ну да, они тут, в КПЗ, долго не держат, а потом будут из тюрьмы на допросы и очняки дёргать… Ничего, Мазила, не робей! На тюрьме тоже жизнь идёт! И люди такие же, как мы с тобой! Тебя наверняка сперва на спецы кинут, это малые камеры, там обязательно один – наседка. Как узнать? А просто: тот, кто тебя больше всего будет донимать вопросами, советы давать пойти в сознанку, чистуху писать! Кто о твоём деле большой интерес показывать станет! Кто зажиточно жирует, с диетой, передачами, больничкой, лекарствами – наседка! – уверенно сказал Черняшка, но добавил: – А может, без спецов сразу в общую кинут…

– Сколько человек в общей?

– Сколько набьют, столько и будет. Когда я последний раз в “Белом лебеде” присел, нас тридцать пять рыл было на восемнадцать шконок.

– По двое, что ли, спали?

– Шконки сдвинули в ряд, общие нары вышли. Ну да, в теснотах спали, по сигналу поворачивались. Как? А с бока на бок. Узнаешь.

Кока сказал, что предлагал следаку деньги, но тот отказался, хотя и спросил, как бы в шутку, сколько можете предложить. Черняшка повёл быстрыми глазами.

– Ну, я ж говорил – коммуняка, а они все мутнари. А может, и цену набивает! Эти коммуняки тоже разные. Кто с головой – бабки делает, кто с чугуном вместо котелка – хлебалом щёлкает. Брат моей бабы парторгом какого-то хрен знает института был. Как началась эта замануха с перестройкой, они институт мухой приватизировали и на три фирмы, между парторгом, бухгалтером и директором, раздербанили. Теперь нефть гонят, лаки-краски, запчасти, и в ус не дуют! Ну, это богатеи… Нам-то что делать?.. Бабла, значит, нет?.. Тогда сидеть придётся. Ты молодой, крепкий, наркотой ещё не сильно траченый, как задроты шировые, их ещё увидишь на зоне: дрожат, тощие, за кайф мать родную продадут! Со мной сидел один, мать довёл до самоубийства, а в день её похорон не на кладбище, а на стрелку припёрся, у всех просил: “Дайте ширнуться, сейчас мать мою хоронят!” Так его все отгоняли, как пса шелудивого, а в оконцовке отбуцкали как следует… – И уверенно заключил: – Денег потом надо давать начальникам, чтобы в хорошую зону определили, в воровскую, где тихо и порядок, а не в сучью красную, где бардак…

– Почему бардак?

Черняшка возбудился, закурил сигарету.

– В красной зоне беспредел – закон! Человека, если пахать отказывается, могут опетушить, отхарить, в чмошника превратить, насильно тату-точек на лицо понаставить, а это – на всю жизнь! Будешь с синей точкой под глазом или на ухе, как последний пидор, бегать – каково? Друг на друга стучат. К куму шныряют, доносят. Одно слово – сучья зона! Хуже – только малолетка. Почему? Да малые все, ума нет, друг перед другом понтуются, кто ворее. Когда меня с малолетки подняли на взросляк, я как в санаторию попал. Никто не шумит, не ругается… Ты улыбайся пореже… – вдруг перескочил он. – У нас чем вид суровее, тем лучше. И в тюрьме, и в жизни. Это вы там в амстердамах привыкли улыбаться да извиняться, а здесь, брат, другие понятия. Если кто лыбится – или идиот, или пидор, надрать ему харю, чтоб не лыбился!.. Но и киллера из себя строить не след – раскусят в два счёта, засмеяют, а то и опустят… А в Голландии тюрьмы есть?

Кока вздохнул:

– Конечно. Я по телевизору видел. Камера – комната метров двадцать на двоих. Туалет, душ. Как номер в гостинице, только с решёткой на окне. Телевизор, тостеры всякие, кофе, чаи такие, чаи сякие. Работать никого не заставляют. Хочешь – лежи, телевизор смотри, или читай – библиотека большая. Или рисуй. Или готовь на кухне торты и шницели. Или играй в пинг-понг, качайся в спортзале, учись – педагоги из школ и институтов приходят, помогают получить образование.

– Не может быть! – открыл рот Черняшка. – Неужели?

– Может! Сам видел документалку.

Черняшка вскочил на нарах:

– Всё! Решено! Еду в Голландию, как откинусь! Пойду в магазины траву покупать и по бабам ходить! А если залечу – здоровье подправлю и научусь чему-нибудь, кроме цап-царапа! Там китаечки или монголочки есть? Таких люблю, маленьких, вёртких…