Михаил Гиголашвили - Кока

– Это он задачки решает, сколько тонн семечек украл, сколько за это полагается, сколько просит прокурор и сколько может дать судья ему, как рецидивнику с третьей судимостью.

Потом Расписной выгуливал крытника Графа, и тараканище, блистая панцырем, хрустел крошками, активно шевелил усами – благодарил за угощение. Расписной уважал его, утверждая, что крытник живёт по понятиям, самолюбив и никогда не полезет в “телевизор” за чужой едой. Если на него шикнуть – неторопливо удалится. Крытник уважает зэков, они его тоже чтят. Воровским законом запрещено убивать крытников, это дурная примета как для камеры, так и для убийцы. А если в хате живёт такой жук – это хорошо, его можно выпускать по ночам, и он, подъедая всё на своём пути, охраняет зэков от вшей, блох и прусаков, как кошка – дом от мышей, змей и крыс.

– А самые умные – это крытники-альбиносы, жуткие на вид, как призраки, с чёрными точками глаз. У них вся краска в ум ушла.

Расписной был уверен, что крытники разумны, – он сам в зоне видел, как два крытника устроили облаву на мелких рыжих тараканов: с двух сторон загнали суетливых рыжиков в щель между досками пола, потом один крытник полез в щель выгонять по одному тараканов наружу, а второй караулил возле щели и убивал таракашек по мере их вылезания, не отвлекаясь на жратву. Зато когда все кукарачи были выгнаны и убиты, первый крытник вылез из щели, они потёрлись усами, потрогались лапками, после чего принялись неторопливо, с достоинством, не спеша, с треском и шорохом совместно поглощать добычу.

– Что же это, как не ум? Охотники! Ловкачи! Башка со спичечную головку, а ума больше, чем у кое-какого мудака! – И Расписной выразительно поглядывал на беспокойного и суетливого Беспала, всё время чем-то занятого (то он собирается жечь целлофаны и отливать талисманы для кентов, то стирает свои обноски, то лепит из хлеба уродливые перстни, которые потом сам же и съедает, то пытается сделать из рваной тряпки кисеты).

Расписной стучал себя по лбу:

– У тебя не все дома! Кто сейчас носит кисеты?

– А куда махорку ложить?

– Кто сейчас курит махру, шустрила ты беспонтовый?

– Ты, Расписной, сидишь тут в тепле и счастье – и сиди! – огрызался Беспал. – А честные воры на зонах чалятся! И с ментокрылыми мусоршмидами дружбы не водят! Бывало, и махру курят, и хрен без хрена доедают! И щенков варёных едят! – И Расписной, как ни странно, сникал, а на вопрос Коки, где это варят щенков, Беспал вытягивал три пальца:

– А на северах! Бульон из щенят от тубика помогает! Первое дело! Особливо жир! Про жир мне ещё один лесной лепила говорил: раны мазать жиром с мёдом – быстро затянет. Он сам умелый был, ведьмак, любые раны лечил, про раны говорил: “губы раны”, “глотка раны”, “надо ране зашить рот”, “самая хорошая рана – молчащая”…

Надо же – губы раны, глотка!..

Оказалось, что этот же ведьмак мог определять, беременна баба или нет, к нему очередь из сельских красавиц стояла.

– Как же он определял? – нехотя спросил Расписной, приглаживая руками волосы на проборе.

– Очень просто! Надо очистить луковицу и сунуть в манду. Если на второй день у бабы во рту вкус лука – значит, залетела, беременна. Еще и другое знал: надо в чистую освящённую землю насыпать пшеницы и овса и дать бабе помочиться на них, если пшеница не взошла, а овёс взошёл – значит, залетела… А если пшеница взошла – чисто всё, – подытожил Беспал, наворачивая хлеб с чесноком.

Он вообще был неприхотлив, как верблюд, ел всё подряд и вперемешку, чавкая, чмокая и облизывая пальцы. Мазал на хлеб масло, повидло, а сверху – колбасу. Сало закусывал сахаром. Остатки борща смешивал с кашей. Конфеты, чеснок и печенье шли друг за другом. Глядя на это, Расписной бурчал:

– Ну ты и кишкоблуд!

Савва большей частью лежал, вставая только к параше. Он почти не ел, ослаб, руки дрожали, когда нёс ложку ко рту. Кока вспомнил дородных дам на семинарах по депрессиям в милой немецкой психушке. Сюда бы их привезти, на недельку положить на деревянные нары с доской вместо подушки, сунуть под нос парашу, да ещё сказать, что их скоро расстреляют! Быстренько бы от всех депрессий избавились!..

Кока всё ещё силился понять, кто в камере наседка – Беспал или Расписной? Чувствовалось, что они давно знают друг друга, может быть, давно сидят вместе в этой камере, где спокойно, тепло, надзор куплен и можно жить без проверок, шмонов и притеснений. Может, оба наседки?.. Но какой смысл – что может выведать наседка у наседки?.. А всё то же самое!.. Ведь каждый наседка – это не человек с улицы, а тоже зэк, за что-то сидящий…

Кока прислушивался к их ночным тихим разговорам, когда они думали, что он спит. Всплывали странные фразы, как вчера ночью.

Расписной:

– Хитрый убой – подмешать сонников в водку, а потом подтащить к реке и бросить мордой в воду. Никто ничего не докажет – бухой, нажрался и утонул. И греха нет – река его убила, вода, не мы… Или кинуть спящего под сонниками в яму и закидать землей… Опять греха на душе нет – не ты его ухайдакал, земля его убила… Или зайти на хату, всех связать, а хату поджечь… И опять греха на тебе нет – огонь их убил, не ты… Или заколотить в ящик и распилить пилой пополам – ты ни при чём, пила грешна!.. Или пасть ему отвори и лей туда дихлофосу, сколько влезет. Яд убил – ты при чём?..

Беспал:

– У нас в городишке была приколь – один ебанат, когда был в куражах, убивал корову, вынимал потроха и ложился внутрь спать. А раз разрезал живую бабу секатором от манды до шеи, залез башкой в брюшину и уснул – так его и повязали…

Расписной:

– Да ну их, долбоёбов, садюг! Делать больше не хера – в брюхо коровы влезать!.. Я о своём думаю… У меня тогда фартовая маза пошла – как же я попал в залипуху?..

Беспал:

– Кто-то нахлобучил? Не в свои игры вписался? Не там поворошил, где можно, вот и кинули тебя через болт!

Расписной:

– Да скорость стука быстрее скорости звука, известно! Чего уж теперь… Я касатку заслал – ни слуху ни духу… Апелюху готовлю…

Беспал:

– Пока толстый сохнет, худой сдохнет!

Расписной:

– Это да. Я вот что кумекаю: не баба ли меня сдала? Я одну чувиху грубо отшил, а баб обижать нельзя: они злопамятны, обязательно отмстят! Хотя с другой стороны взять… Баба – надёжная подельница, если, конечно, она мужика любит. А ежели не любит, то кинет при первой возможности. У меня была одна такая мурка-амурка, Лерка Спичка. Водку пила почище нашего, своими локонами занюхивала, ведьма, а пролезть могла в любую фортку. Смелая была – куда там Валентине Терешковой! На зоне в чёрный отказ ушла и в карцере преставилась, светлая память… Пупкари потом говорили, что последние её слова были: “Всё это было очень интересно!” Прикинь?.. Как будто в кино сеанс кончился!..