Михаил Гиголашвили - Кока

После огромной мастырки Кока размяк, но Боря и Люба, по-пьяному твёрдо помня о законах гостеприимства, решили всё-таки ехать, но уже не обедать, а ужинать, и не в кафе, закрытое вечером, а в центральный ресторан, ещё открытый.

Порядком опорожнив баллон и не решившись поесть подгоревшего мяса, кое-как выбрались во двор, на снег. Кока решил погладить алабая на цепи, но Фридон, с дублёнкой на плечах, вовремя коротко обронил:

– Нела, икминеба! [180] Осторожно, кусается! (груз.) – А зубы зверюги лязгнули рядом с Кокиной рукой.

Боря с трудом влез за руль. С грехом пополам доехали до ресторана. Дали по червонцу швейцару и официанту, их посадили за резервный стол. С холода стало вдруг жарко. В зале шло обычное предконцовое пьяное веселье под разбитную музыку и радостные взвизги бухих клиентов. Официанты бегали как угорелые. Принесли водки. Они через силу, но выпили. Стали есть всё подряд. Потом вспоминалось всполохами, урывками: Кока танцует с Любой, любовь к Любови взыграла, он прижимается к ней, лапает вовсю, тянет в сторону туалета, она вырывается, смеётся, но медленно сдвигается в сторону “М” и “Ж”… Вот они вдвоём в кабинке, но не успели наброситься друг на друга – дверь треснула, и Кокина скула хрустнула под кулаком Бори… Боря что-то орёт, оттаскивая Коку от Любы… Официанты разнимают, а Кока старается пинать их ногами… Швейцар свистит в свисток… Гардеробщик хватает Коку… Он вырывается и подлым ударом бьёт ногой Борю в пах, получая ответку по голове…

Наутро очнулся часов в шесть. Вспомнил с трудом, где он, и что вчера было что-то очень непотребное… И синяки по всему телу!.. И всё лицо опухло от Бориных кулаков!.. “Скорее отсюда!” Подхватил сумку и тихо, почти на ощупь, выбрался из квартиры, где храпел Борис и посвистывала Любовь. После дагестанской дури, мегрельской чачи и русской водки он еле стоял на ногах, с трудом поднимая руку, чтобы поймать попутку до вокзала и укатить поскорее из этого чересчур дружелюбного и гостеприимного города…

– Сам виноват – нельзя при живом муже на бабу лезть! – заключил Беспал Кокин рассказ, валяясь на нарах и ковыряясь в пальцах ног, но Расписной возразил:

– Во-первых, разные мужья бывают. А во-вторых, почему, когда его приглашала, не сказала, что замужем? Джигит настроился на трах – что же, ему теперь хуяру отреза́ть? Под выпивкой прорвало – понять можно! Баба всегда виновата! Как в анекдоте у еврейцев: сотворил Бог землю – и отдохнул, сотворил Адама – и отдохнул, сотворил женщину – и с тех пор ни он, ни Адам больше уже не отдыхали!

До ужина делать нечего. Беспал возился с нитками для “коня”. Савва спал. Кока сел играть с Расписным в нарды.

Отложив вязанье и нацепив очки, Расписной стал неторопливо, пальцем, считать ходы. Кока играл бегло и уверенно, что не укрылось от партнёра.

– Клёво играешь. Не сидел раньше случаем?

– Нет, только в КПЗ, пятнадцать суток. А что?

– А то некоторые сидельцы скрывают… Вот ты мне честно скажи – зачем вам столько дури? На продажу, верно? Или как?.. – Расписной внимательно всматривался в Коку. Тот не отвёл глаз.

– Всё это не моё, моего подельника. У нас голяк полный.

– Ну да, понимаю, – вздохнул Расписной. – Теперь будешь восемь лет чалиться, а те, кто продал тебе дурь, будут по свободе бегать! Это справедливо?

– Ничего не поделать. Не в то время, не в том месте…

– А я бы на твоём месте сдал их всех скопом… – твёрдо сказал Расписной. – На суде обязательно учтут, скинут года три точняком, а это, ох, немало! Пока время есть, колись напополам до самой задницы! – доверительно приблизил к Коке лицо. – Зачем тебе корёжиться и корячиться за всех?.. Ты что, из железа?.. Десять лет зоны из тебя все соки выжмут, в старика превратят! На меня погляди! Вот до чего довели меня зоны проклятые! – И показал большим пальцем за спину, на коробку из-под рафинада, полную таблеток, пузырьков и лекарств.

– А за что сидел? – решил Кока повернуть разговор, но партнёр отрезал:

– За всякое. – А Беспал, скручивая нитки, вставил с усмешкой:

– За хрен собачий и манду кошачью! – Что вызвало ответ Расписного:

– Смотри, как бы самому в манду не попасть – будет тебе в масть! Пасть закрой, полудурок, не то всю жизнь через клизму обедать будешь! – Он поднял голос, и Беспал угрюмо замолк.

Коку насторожила настырность Расписного. Он не только зажиточный куркуль, но и расспросы ведёт такие… Советует всех сдать… Определенно наседка… Больше некому. Савва – живой труп. Беспал – тоже вряд ли, без сигарет и денег… А Расписной вон как сидит! Электробритва у него! Чеснок и лук! Сахар! Чёрный перец в баночке, соль в скляночке! Шипчики для ногтей! Учёный таракан-великан… Одно к одному!

Привезли ужин: увесистый шлепок манки в миску. Расписной стал ругаться с баландером, что у него язва, диетстол, а ему уже неделю не дают ни молока, ни двойной порции масла, ни варёных яиц, ни творога, безобразие!

Баландер замахнулся половником:

– Тише, бычара! Шагай к куму, там гавкай – дорогу небось знаешь! Мне что дают, то и раздаю! Нет бабок на твои яйца! Молчи, не то в пресс-хату угодишь!

На вопрос Коки, что за люди сидят в пресс-хате, Расписной недобро усмехнулся:

– Людей там нет, одна шваль и погань.

И, не спеша заправив кашу топлёным маслом из банки, объяснил: задача у пресс-хаты – выведать у жертвы нужную оперчасти инфу. Или наказать за строптивость и отказничество. Или заставить писать чистуху. Или выведать, где деньги и брюлики спрятаны. Да мало ли что!.. Кстати, если Кока не напишет чистуху, то следак может устроить так, что его бросят в пресс-хату, а это полный атас! В пресс-хате нет закона, и вора, как и любого другого важняка, могут насильно отыметь в очко и пустить об этом весть по тюрьме. Любой авторитет заканчивается у дверей пресс-хаты, и пацан остаётся один на один со стаей скотов – а те пьяны, обкурены и хотят теперь удовольствий и развлечений, от “прописки” до минета с выбитыми зубами, смотря как пойдёт. Из пресс-хаты выходят инвалидами и психами.

– Но самое страшное – это когда в пресс-хате заправляют петухи! Петушиная пресс-хата! Оттуда никто не может выйти чистым! Петухи и чмошники отыгрывают свою злобу на людях!

И Расписной рассказал: петухи могут избивать жертву сутками, поочерёдно ложась спать. Привязывают к шконке и делают что хотят: прижигают сигаретами, заливают клеем глаза, бьют палками, заставляют языком вылизывать парашу, жрать нечистоты, насилуют по очереди без остановки, до обмороков. Если человек умирает под пытками, тюремная врачиха оформляет сердечную недостаточность, а синяки, раны и переломы списываются на драку с сокамерниками “на почве личной неприязни”.

– Кто эти твари? Откуда берутся? – спросил Кока.