Михаил Гиголашвили - Кока

“Тоже пленные…”

– Приор! Приор! – вдруг послышалось вокруг.

Солдаты быстро завинтили флягу. Все подтянулись. Топот приблизился.

– Этот? – указал приор копьём на Луку, вскидывая медный налобник.

– Да. Лазутчик! – сообщили ему. – У леса изловили.

– В лагере привести ко мне! – приказал приор, щёлкнул копьём старика по спине: – Живее, падаль! – и уколол остриём мальчишку под зад: – И ты не спи, недоносок! Шевелись!

Старик засеменил чаще. Заспешил и мальчик. Не попал в ногу, и оба повалились на дорогу. Их с бранью стали поднимать солдаты. Приор галопом поскакал дальше. Из-под копыт его коня в солдат полетели комья грязи, вызывая новый прилив ругани.

Две центурии карательного легиона “Кулак”, отставшие от главных сил из-за дождей и нехватки лошадей, шли по вязкой дороге. Мелкие камешки врезались в подошвы, и часто какой-нибудь солдат, прыгая на одной ноге и держась за соседа, выковыривал их из сандалий.

“Всё разъяснится!” – успокаивал себя Лука.

Идти с завязанными сзади руками трудно. На старика и мальчишку он старался не смотреть. Верил, что сумеет убедить приора в том, что он не лазутчик, а просто человек, и шёл молча, изредка спотыкаясь, за что получал рывок цепи и ворчание детины-поводыря. Старик и мальчишка спотыкались всё чаще, их почти волоком тащили солдаты, пиная за каждый неверный шаг. Оба натужно хрипели и булькали в ярме. “Их за что?”

Железный кулак на древке, качаясь, свернул с большой дороги. Солдатская змея, изгибаясь, повернула вслед за ним на каменистый просёлок. Грохот и скрежет стали громче, мешаясь со скрипом башенок, те на разборных колёсах подпрыгивали по камешкам, заваливались в ямы.

Теперь шли по безлюдному селу. Обгоревшие дома стоят открыты. Бродят собаки с поджатыми хвостами, торчат зубчатые балки проваленных крыш. Тут и там видны таблички с номерами – это дежурные по лагерю раньше других вошли в село, приготовить еду и ночлег. Солдаты выходили из строя и тащились к своим номерам.

– В домах скорпионы, змеи! Псы одичалые. Всего ожидать можно! – роптали иные, на что другие возражали:

– Всё лучше, чем палатки ставить. В задницу твоего приора вместе с его палатками! И легата туда же шелудивого! Сами небось на коврах спят!

Строй редел. Но пленников вели дальше.

Остановились возле сгоревшей синагоги. Под закопчённой стеной солдаты возились со складным жертвенником. У входа прислонено громадное древко с чеканным кулаком.

– Куда? – окликнули их.

– К приору ведём, по приказу! – отозвался детина-солдат. – Наше жильё где, а мы из-за этих ублюдков сюда припёрлись!.. – Зло посмотрел на Луку, замахнулся, но не ударил.

Пленников втолкнули в синагогу.

Внутри за перевёрнутой бочкой сидел на складном стуле приор и ел дымящуюся курицу. Манлий расхаживал поодаль. Приор ругался:

– Не могли как следует пожарить!.. Обгорела вся по хребту, мясо сыровато!

Манлий виновато отвечал:

– Повар, видно, отошёл – и вот…

При виде пленников приор, продолжая жевать, глазами указал солдату, куда их поставить, зажатой в руке костью дал знак снять ярмо и развязать руки.

– Твой брат, я знаю, сикарий, – с трудом прожёвывая кусок, сказал он старику. – Мне доложили, что тебя поймали возле его логова в Моавитах. Но он ушёл. Где он сейчас? Где вся его шайка?

Старик, потирая шею, смотрел в сторону.

– Молчишь, падаль? – Приор швырнул в него куриной костью. – Отвечай!

Кость пролетела мимо старика. Тот проводил её равнодушным взглядом.

– Что, не понимаешь меня? Ничего, скоро вы все будете говорить по-нашему, а не на своём собачьем языке. Где твой брат? Где эта гадина прячется?

Старик молчал.

– Распять! – коротко бросил приор и ткнул куриной грудкой в сторону мальчишки. – Ты, сказали, носил жратву бунтовщикам. Говори, где они сейчас!

Тот молчал.

– Он не понимает тебя! – сказал Лука.

– Переведи.

Лука исполнил. Мальчик, насупившись, прошептал:

– Знаю, но не скажу. – Веснушки на его лбу сдвинулись вместе.

– Он не знает! – сказал Лука.

– Как же он не знает, когда еду им носил? Тогда переведи ему: если через час он не скажет, где они, я казню его вместе с вами. – Заметив, что при словах “с вами” Лука шевельнулся, приор подтвердил: – Да-да, вместе с тобой и со стариком этим паршивым. Ты ведь лазутчик?

– Нет, – ответил Лука. – Я свободный человек, живу в горах…

– В горах? – кисло усмехнулся приор. – В горах-то они и сидят! Там их садки, засады и гнёзда! Из-за этих гор мы потеряли два легиона. В каких горах?

– Здесь, – мотнул головой Лука. – Все меня знают. Даже звери и птицы…

– Ты что, рёхнутый?.. А это зачем тебе?.. – Приор мотнул головой на другую бочку, где Манлий раскладывал краски, тушь, пергамент из мешка. – Наши стоянки отмечать? Солдат пересчитывать? Орудия срисовывать? Планы воровать? Римской власти вредить?

– Я… Пишу… Рисую… Калам, листы. Больше ничего нет. Никакого оружия…

– Это и есть твоё оружие, – усмехнулся приор и с хрустом отломил ножку, а обгорелый хребет швырнул в угол. – Попишешь ты у меня! И поплачешь! Кровавыми слезами!.. Ты ведь иешуит? Обыскивали его?

Манлий проворно пробежался по Луке, увидел крестик на шее, сорвал, кинул на стол. Приор ножом поддел шнурок.

– Это что ещё такое? На шеях кресты носить? Первый раз вижу! Вот и всё. Этих двоих распять, а мальчишку, если не заговорит, через час ко мне! – приказал он. – У меня все разговорчивыми становятся, особенно такие вкусненькие…

Манлий, нагнувшись к уху приора, сообщил:

– Начальник, ты же знаешь – у нас мало досок и почти нет гвоздей, всё ушло на починку башенок. Может, их просто так, без возни: по башке – и в колодец?..

Приор мрачно рассматривал застывший жир на железном блюде из-под курицы. Заглянул в бокал, куда Манлий тотчас подлил вина. Потёр щёку. Пробормотал:

– В колодец… По башке… Да это же простое быдло, тягло!.. Их не резать, а работать заставлять надо! Не всё ли равно – крестятся они, сморкаются или пляшут в своих пещерах? Лишь бы покорно работали да подати платили! Это такие же варвары, как германцы, только со своими причудами. – Помолчал, разглядывая крестик. Покрутил шнурок на пальце. – Придумали кресты на шеях носить! Ну и что? Да пусть хоть раковины или камни носят, лишь бы не бунтовали и работали! По мне, так их вообще отпустить надо… Но тебе известен приказ легата – всех распинать, чтоб другим неповадно было. А приказ легата – это приказ им-пе-ра-то-ра, ни-ко-гда не о-ши-ба-ю-ще-го-ся! – по складам, желчно, громко проскандировал он, допивая вино и закусывая оливками.

Манлий долил в бокал и озабоченно ввернул:

– Да, не ко времени сейчас с легатом связываться… А ну донесут ему, что мы лазутчиков отпустили?.. Нет, отпускать нельзя!