Михаил Гиголашвили - Кока

– От тиннитуса спасения нет. С ним надо свыкнуться. И не подписывайтесь на всякие переливания крови, таблетки, китайские корни, гинкго и прочую дребедень, ничего не помогает. Тиннитус не болезнь, а симптом, что в организме что-то не в порядке. Это может быть что угодно: от сжатия сосудов, позвонков, густой крови, скелетного рахита вплоть до… – Но доктор Хильдегард резко прервала его:

– Довольно. Всё и так ясно.

Кока тут же сбегал в кабинет, где раскрашивал восьмикрылого лебедя, нашёл энциклопедию, кое-как продрался через немецкую терминологию. И стало ясно, что с этим проклятым тиннитусом ничего не ясно. Хуже, что не предлагалось никакого нормального лечения, только советы во всех комнатах постоянно держать включёнными тихую музыку или бормотание телевизора, чтоб этим шумом отвлекать от шума в голове, перекрывать его. Также предлагались прогулки на свежем воздухе, пешие походы, занятия физкультурой и спортом, плавание, иглоукалывание, массажи, китайские народные средства. Кока закрыл энциклопедию. Прав доктор Кристоф – нет лечения. Но если нет лечения, то чего дёргаться?

Он сел в холле. Когтистый поляк Стефан звал его в спортзал, но Кока отнекивался, сам думая: “Спорт, физкультура, зарядка! Этого не хватало! Пусть гепарды бегают, кенгуру прыгают, а я человек! Или вот еще – пешие походы! Ага, только под дулом Калашникова! Как может человек добровольно лезть на горы? Психи лезут на стены, а самые чокнутые – в горы, как те больные тиннитусом альпинисты… А дядя Родион Засекин, двоюродный брат бабушки, из ветви московский родни?.. Разве он не ходил добровольно по горам?.. С утра и до вечера?..”

О, это был гость от бога! Каждый год, в сентябре, он приезжал из Москвы на две недели, ел только горячий лаваш с маслом и сыром, пил чай, рано утром вставал и тихо уходил, в спецодежде, с рюкзачком, в панаме, а вечерами как мышка ложился спать, пожевав на ночь хлеба с сыром.

И это казалось маленькому Коке необычным: он привык, что гости – это суета, новые лица, подарки, раскиданные вещи, радостный кавардак, на кухне тарарам и готовка: кто-то торопливо ест (куда-то опаздывает), кто-то уже поел (теперь хочет принять ванну), кто-то собирается есть (а потом идти на могилу Грибоедова), а кому-то позарез надо по магазинам. А с Родионом – тихий щелчок двери утром, потом вечером – опять щелчок, хлеб с сыром и тишина до утреннего щелчка. На вопросы маленького Коки, куда ходит дядя Родион, бабушка отвечала:

– По горам ходит. Он юношей во время войны жил у нас. Часто ходил в горы. Теперь вспоминает родные места, гуляет по лесу. Вообще он физик-ядерщик.

То, что по лесу, – несомненно: дядя Родион приносил Коке с каждой прогулки какую-нибудь интересную ветку, похожую на птицу или рыбу, или замысловатый корень с мордой лешего. Но почему так долго? Что он там ищет в горах? Может быть, золото? Или бриллианты (во дворе дети поговаривали, что в Кавказских горах есть тайник царицы Тамары, где собраны огромные богатства)?

Бабушка ответила, что так ему хочется, он альпинист. Когда же маленький Кока попытался узнать, кто такие альпинисты, то не получил внятного ответа.

– Альпинисты?.. Ну… Они любят лазить по горам. На самый верх взбираются. Зачем? Себя проверить. Себе доказать, что сильные, всё могут. Подумать в одиночестве.

– Вот дураки! Больше делать нечего – на горы лазить! Лучше б книжки читали! Что, на диване нельзя обдумывать? – от всей души удивился Кока (сам он ненавидел каменистый подъём от площади Ленина в Сололаки). – А ходит он вообще? Может, просто в лес идёт и лежит там целый день на травке? Или вино с хлеб-сыром пьёт? – уцепился он за соломинку смысла.

– Километров по двадцать в день ходит, думаю. Без всякого вина.

Ауф! Двадцать километров! По жаре, по горам, на самые вершины и, главное, добровольно! Зачем? Понятно: раб в Египте должен таскать камни, каторжник – волочить ядра на ногах, шахтёр – рубить руду, но чтобы просто так, ради удовольствия себя мучить?! Этого Кока понять не мог, но запомнил дядю Родиона, в кедах, спортивных штанах и штормовке, а слово “альпинисты” осталось в его сознании как нечто непонятное. И никогда до конца не верилось, что они из одного интереса, без дела, тащатся вверх. Нет, что-то они там, в горах, всё-таки делают!.. Ну не может человек сам себе добровольно вешать на шею камень, а на ноги – гири!..

…Рядом в кресло тяжело опустилась пучеглазая толстая каракатица в чёрном платье. Бархат не скрывал жиров. Кока встретился с ней глазами – её зрачки не стояли на месте, дрожали.

Она молча вытащила пачку галет, вскрыла зубами и начала хрустеть.

От галет Кока тоже не отказался бы, поэтому льстиво поздоровался с каракатицей по-русски. Она, как зверь, зыркнула по нему взглядом, но вполне дружелюбно отозвалась:

– И тебе не хворать. Как себя чувствуете?

– Спасибо, хорошо!

Не зная, с чего начать разговор, Кока спросил, давно ли она тут.

– А твоё какое собачье дело? – вдруг грубо отрезала она и злобно воззрилась на него, перестав двигать жвалами.

Он испугался, что она может вцепиться в него, но спокойно ответил:

– Никакое. Просто спросил.

– Просто кошки не ебутся, – заключила каракатица и снова заработала челюстями, поглощая галеты.

Видно, зла. Или от природы, или от болезни. На осторожные вопросы, почему она здесь, задорно ответила:

– А ты какого хера здесь? Депрессия? Невроз? Ну, и я! Как подожмёт – сама приезжаю, ложусь. Я тут их всех знаю. Все опасные! Я вам скажу по секрету, уважаемый: не ешьте со всеми в столовой! – Она вдруг опять перешла на вежливое “вы”, понизила голос. – Почему? А потому, что там один больной постоянно воздух отравляет!

– В каком смысле?

Каракатица торжествующе посмотрела на Коку:

– У него дыхание ядовитое, опасное, с бактериями.

– А кто это?

– Этого я не могу вам сказать, – важно насупилась каракатица. – Тайна! Только мне известно, но вас я предупреждаю! – А Кока подумал: вот почему она каждый раз уходит со своей тарелкой в смежную, игровую комнату, где громко чавкает и похрюкивает. И сколько бы её ни гнали медбратья обратно в столовую, она ни в какую не соглашалась, грязно ругала их русским матом и оставалась на месте.

– А сами вы откуда? – светским тоном поинтересовался Кока, всё ещё надеясь получить галету, но вместо этого дождался ответа:

– От верблюда. Оттуда. Сам знаешь, откуда. Откуда и ты, козёл! – И неопределённо махнула рукой в наплывах жира.

Их разговор закончился тем, что каракатица, внезапно озлившись, посоветовала Коке подняться на крышу клиники и спрыгнуть оттуда вниз.

– Всё! Пошёл на хер! Исполнять!

Кока ретировался от злой бабы с её ногами редкой кривизны и площадной бранью (сам Кока особо не сквернословил, памятуя слова бабушки, что ругань в первую очередь разрушает психику ругателя). В этой каракатице явно живут два человека: один – вежливый и приличный, а другой – злобный и грязный на язык. Говорил же Лудо, что каракатицы имеют три сердца и зелёную кровь…