Рэйчел Бинленд - Флоренс Адлер плавает вечно [litres]

– Что? – спросила Фанни.

– Ничего.

– Правда, что?

– Не хочу лезть не в свое дело.

– Но?

– Вы были близки? Вы близки?

– Мы с Флоренс? Мне так кажется. Наверное. В смысле, да, – сказала Фанни.

– Ну так задумайся на секундочку. Разве не странно, что ты от нее ни слова не слышала?

Зачем Дороти ее дразнила? Не могла же она быть все еще расстроена из-за того звонка.

– Ну, понимаешь, она сейчас во Франции.

– Тук-тук, – раздался голос из холла. Фанни узнала бы теплый тембр отцовского голоса где угодно.

– Папа? – спросила Фанни.

– Говорят, у нас скоро может появиться повод для праздника.

Сердце Фанни гулко забилось в груди. Отец не приближался к больницам почти двадцать лет, но вот он стоял перед ней. С весны он будто уменьшился в размерах, истончился.

– Ты болел? – спросила она. Боже, как похоже на мать.

Джозеф демонстративно оглядел себя, изучая руки и ноги, тыльные стороны ладоней и носки ботинок.

– Здоров как бык.

Неужели просто прошло столько времени, что она позабыла, как он выглядит? Ну конечно, он не съежился. Он подошел к кровати и поцеловал Фанни в лоб, прижимаясь губами к коже на несколько долгих секунд, как будто бы пытался искупить свое отсутствие.

– Где мама? – спросила она, когда он наконец отодвинулся и сел на край матраса. Она удивилась, что Дороти не уступила ему стул. Он не был стариком, но не был и молодым мужчиной.

– Скоро подойдет.

Вчера Фанни удивилась, когда Эстер осталась в больнице допоздна, отсидев у ее постели ужин. Затем, сегодня, она снова не оставляла ее одну. Когда Бетти этим вечером принесла ей поднос с ужином, Фанни пришлось почти умолять мать уйти домой.

И где же она была теперь? Внезапно Фанни догадалась.

– Она ведь разыскивает Айзека, не так ли?

Джозеф сжал губы, будто пытаясь удержать внутри рвущиеся наружу слова.

– Сестра, которая вызвала нас, сказала, что не смогла до него дозвониться. Он, наверное, не слышал телефон.

– Наверное, – сказала она, не в силах встретить отцовский взгляд. Телефонный звонок в их квартире был таким пронзительным, что она годами отключала телефон во время дневного сна Гусси. Где же он мог пропадать?

– Может, я вас напрасно разбудила, – сказала она, поглядывая на Дороти, на которую воссоединение Фанни с отцом будто нагнало ужасную скуку. – Четверть часа назад я была уверена, что меня повезут в предродовую палату, но теперь уже не знаю.

– Я рад тому, что пришел. Надо было сделать это месяцы назад.

– Если вам будет легче, – сказала Дороти со своего стула, – мужчины в этом деле всегда попадают впросак.

– Дороти, – взмолилась Фанни, мучительно желая, чтобы та оставила их наедине хотя бы на несколько минут. – Ты нас не оставишь? Я обещаю, что пошлю его за тобой, если что-то изменится.

Дороти заколебалась между желанием вернуться в сестринскую к радио и нежеланием расстроить доктора Розенталя. Наконец, она встала и вышла.

Когда Дороти завернула за угол, Джозеф покачал головой и усмехнулся:

– Это на нее всегда жалуется твоя мать?

– Она душка.

– Представить не могу, как ты вытерпела, – сказал Джозеф, обходя кровать и садясь на стул Дороти. – Целое лето в этой кровати.

– Я предпочла бы провести его в любом другом месте, – сказала Фанни. – До смерти завидую Флоренс.

Отец отвел глаза, и Фанни сразу же пожалела о своих словах. Она хотела казаться великодушной, терпеливой и доброй, а вышло язвительно. Она попробовала снова.

– Честно говоря, хуже всего была разлука с Гусси.

Джозеф ничего не ответил, только понимающе кивнул. Затем они ненадолго замолчали.

– Твоя мать говорит, что ты внимательно следишь за историей Дион, – наконец сказал он. – Ты слышала, что у самой маленькой опухоль на ноге, и ее будут лечить радием?

Фанни почувствовала волну нежности к отцу. Он не любил сенсационные репортажи и определенно не считал, что редакторам газет стоило посвящать многочисленные колонки повседневной жизни младенцев, пятерняшек или нет. Конечно же, Фанни знала о лечении радием. Бетти продолжала приносить ей газетные вырезки, хоть читать их в темноте палаты было непросто.

– Доктор Розенталь говорит, что радием можно вылечить все, что угодно.

– Неужели?

– Ну, не все. Но многое. Не меня. И не Хи… – Фанни оборвала себя. Зачем она это сделала? Заговорила о Хираме, когда подошло время отправляться в тот же родильный зал. Она держала руку на животе, пытаясь на ощупь определить, что подходит следующая схватка.

– Фанни, я много размышлял этим летом. Думаю, с Хирамом мы совершили большую ошибку.

– С инкубатором?

– Нет, с похоронами. Нам стоило похоронить его в Эгг-Харбор.

Галаха [32] Галаха – традиционное иудейское право, свод законов и установлений иудаизма, регулирующих религиозную, семейную и общественную жизнь верующих евреев. не позволяла разночтений. Не было похоронных ритуалов или траурных традиций для детей, которые не дожили до тридцать первого дня. Несмотря на мольбы Фанни, ее ребенка погребли в безымянной могиле.

Фанни почувствовала, как кровь приливает к лицу, а глаза наполняются слезами.

– Мне казалось, ты говорил, что ребе Леви не позволит.

– Я должен был бороться, – сказал Джозеф. – Должен был настоять.

– Ты цитировал мне Маймонида.

– Маймонид жил семьсот лет назад. Что он знал? Он не видел, как ты любишь своего ребенка.

В день, когда ушел Хирам, медсестры на выставке инкубаторов позвонили Фанни домой и велели скорее прийти на Набережную. Когда она добралась до места, они уже перевели ребенка в инкубатор в задних комнатах, подальше от взглядов толпы летних туристов, которые шмыгали по периметру выставочного зала. Она надеялась успеть к последним вздохам сына, держать его за маленькие пальчики, когда он коснется другого мира, но к ее приезду он уже был мертв.

– Мама сказала, что фривольно было давать ему имя.

– Да что нам знать о потере ребенка? – сказал Джозеф. – Мы должны были читать кадиш и справлять йорцайт [33] Йорцайт – годовщина смерти, на которую для почтения памяти умершего читают молитву «кадиш». .

Сидя перед инкубатором, Фанни уже знала, что не будет похорон, что они не станут сидеть шиву. Вместо похоронной молитвы она могла предложить своему крошечному сыну только извинения.

– Прости, что не заботилась о тебе лучше, – прошептала она.

Воспоминание, которое обычно было таким ярким, расплылось, когда ребенок внутри Фанни потянул ее за внутренности. Она крепко сжала глаза и вцепилась пальцами в больничный матрас. Когда боль притихла, Фанни напомнила себе, что этому ребенку не было дела, выжил ли предыдущий.

– Мне позвать медсестру? – спросил отец, уже на полпути к двери.