Рэйчел Бинленд - Флоренс Адлер плавает вечно [litres]

– Я дам тебе солидную сумму для начала. Сниму со счета и передам тебе. – Джозефу пришлось придумывать на ходу. Как он мог убедиться, что Айзек не заявится к Фанни через пять лет? – Затем я буду пересылать тебе деньги ежемесячно до конца моей жизни.

– А если вы умрете?

– Я напишу завещание. Удостоверюсь, что о тебе позаботятся.

Айзек потер глаза и уставился на Джозефа.

– И когда вы намереваетесь все это провернуть?

Джозеф посмотрел на часы.

– Банк не откроется еще около пяти часов. Отправляйся домой, отдохни и подумай, и если ты согласен, встретимся в десять.

– А ребенок?

– Подожди, если хочешь. Но, мне кажется, это все усложнит.

– Что усложнит? – спросила Эстер, заставляя обоих подпрыгнуть.

– Мы тебя не слышали, – сказал Джозеф, поднимаясь на ноги.

– Ты, должно быть, устал больше, чем думал, – сказала она, не отрывая глаз от Айзека, который остался сидеть. – Ты добрался, как вижу.

– Добрался.

Неприязнь Эстер к зятю кипела под ее кожей так бурно, что Джозеф только ее и мог видеть. Он хотел бы отвести ее в сторону, объяснить свой план, но он не мог рисковать. После рождения ребенка Фанни будет такой хрупкой – тем более когда узнает о Флоренс. Эстер может настоять на том, чтобы подождать, пока Фанни не встанет на ноги. Или, при свете дня, и вовсе оставить ее в покое.

– Никаких новостей? – спросил Джозеф.

Эстер покачала головой.

– Доктор настаивает, чтобы мы отправились домой. – Айзеку она сказала: – Кажется, я напрасно испортила тебе вечер.

– О, ничего страшного, – отозвался Айзек.

Эстер наклонила голову и сощурилась.

– Я не извинялась.

Господь всемогущий. Она могла испортить все, чего он только что достиг. Джозеф коснулся плеча Айзека и дружелюбно сжал его.

– Завтра?

Казалось, мыслями Айзек был очень далеко. Он дважды моргнул.

– Хм-м?

– Завтра. Мы договорились на десять.

– Что случится завтра в десять? – спросила Эстер.

Джозеф ей не ответил, он не отрывал твердого взгляда от Айзека.

– Я зайду в десять на квартиру, – сказал Айзек. – Я хотел бы увидеть Гусси.

От упоминания внучки у Джозефа подкосились ноги.

– Вполне возможно, что мы завтра будем здесь, – сказала Эстер.

Джозеф пытался прочитать намерения зятя на его лице. Неужели он недооценил Айзека? Был только один способ узнать это.

– Я подожду.

К удивлению Айзека, даже после восьми лет брака все свои пожитки он смог уместить в один чемодан. В рассветных лучах солнца он упаковал одежду, хорошие туфли, помаду для волос и кисточку для бритья. Затем он обошел все комнаты в квартире, изучая содержимое шкафов, тумбочек и ящиков в поисках вещей, которые принадлежали ему, и только ему.

В тумбочке в спальне он нашел талит, который когда-то носил на службы. Цицит [35] Цицит – сплетенные пучки нитей, которые мужчины-евреи обязаны носить с тринадцати лет и одного дня, если носят одежду с углами. Обязательно повязывается на углах талита. на всех четырех углах был завязан рукой матери. Он сложил его в чемодан. В ящике на кухне он нашел старую открывашку, которую купил в дешевом магазине во Флориде. Вообще-то она была только его, не общая. Он взял ее, взвесил в руке и убрал обратно в ящик. Что, если Фанни понадобится открыть банку с сухим молоком или консервированным горошком для ребенка, но она не найдет открывашки?

В столовой Айзек достал старую обувную коробку из серванта. В ней они с Фанни держали важные бумаги, фотографии, письма, которые хотели сохранить. Он достал свое свидетельство о рождении и отложил в сторону, затем замер над банковской выпиской. О ней беспокоиться не имело смысла, – на счету все равно было пусто. Ближе ко дну коробки хранилась тонкая стопка писем, которые отец слал ему в те годы, что он жил в Уэст-Палм-Бич. Одно из них, написанное в гневе вскоре после того, как Айзек покинул Аллайанс, запрещало возвращаться. Теперь мысли об отце были невыносимы, так что он оставил письма на месте – между карточкой с прививками Гусси и распиской на получение платы за холодильник «Монитор Топ».

Когда он устроится на месте, то напишет отцу, вложит в письмо чек на сумму, которую он взял из зефирной жестянки. Расчет со стариком снимет камень с души, пусть и сопроводительное письмо будет непросто сочинить.

На самом дне коробки лежал портрет Фанни, Гусси и Айзека. Фанни сделала его в фотоателье Перски, когда Гусси было два или три годика. Она устала и отказывалась сидеть на месте, и фотокарточка от этого сильно пострадала. Фанни выглядела несчастной, а Гусси расплылась, похожая больше на пятно света, чем на маленькую девочку. Фотограф предложил переснять фотографию, и эта испорченная карточка оказалась на дне коробки – слишком драгоценная, чтобы выбросить, но слишком неудачная, чтобы вставлять в рамку. Айзек поднес фотографию к лицу, изучая собственное выражение лица. Он был не так угрюм, как Фанни, но настолько же отстранен. Он попытался вспомнить детали того дня. Они позавтракали вместе? Вышли на долгую прогулку? Были счастливы? Он начал было убирать фотографию обратно в коробку, но затем отложил в сторону.

Айзек знал, что одну бумагу он найти в коробке не сможет. Он попытался вспомнить, что сделал с ней. Он носил ее в кармане пиджака несколько недель, но затем, конечно, убрал. В коробку? В ящик? Куда? Он мысленно видел конверт с потрепанными уголками, почерк жены на нем. Он вернулся в спальню, проверил карманы пиджака, но ничего не нашел. Возможно, он оставил его в офисе. Он выглянул из окна спальни, выходившего на Атлантик-авеню. Мимо на велосипеде проехал разносчик газет. Айзек взглянул на часы. До встречи с Джозефом оставалось три часа. Еще было время.

Джозеф вздохнул с облегчением, когда открыл Айзеку входную дверь через несколько минут после десяти. Если он и спал ночью, Айзек этого не заметил. С другой стороны, сам Айзек тоже не спал.

– Заходи.

– Где Гусси?

– В своей комнате, – сказал Джозеф, делая шаг назад, чтобы Айзек протиснулся мимо него в узкой прихожей.

Айзек направился в сторону летней веранды, слыша шаги Джозефа позади.

– Где Эстер?

– Она вернулась в больницу.

– Есть новости?

– Нет, никаких.

– Я хотел взять Гусси на прогулку.

– Я не думаю, что это хорошая идея.

– Конечно, хорошая.

Гусси играла в камешки на полу своей комнаты. Она сидела спиной к нему, и ее волосы горели в ярком свете утреннего солнца. Он понаблюдал, как она несколько раз пытается примериться к броску, прежде чем прервал игру.

– Три попытки, да?

Она резко развернулась к двери, где он стоял, прислонившись к косяку.

– Папа! – вскрикнула она, вскакивая на ноги. Маленький красный мячик и несколько костяшек разлетелись по полу.