Грегори Робертс - Духовный путь [litres]

Научный метод полностью зависит от эмпирической проверки, которую можно продемонстрировать третьим лицам .

Духовный – от проверки опытом, который переживает один отдельно взятый человек .

Речь идет о разнице между тем, что нечто нам известно как факт или информация, и тем, что нечто известно нам по собственному опыту: между знанием клинического факта, что ЛСД вызывает галлюцинации, и проверкой того же самого на собственном «Я». В первом случае мы имеем дело с набором фактов «там снаружи» , во втором – с набором Истин «тут внутри» , в моем «Я».

Более того, при использовании научного метода эксперимент необходимо повторить в присутствии других – только после этого «знание» можно считать подтвержденным.

В области духовного достаточно переживания внутри своего «Я» – после этого «знание» можно считать подтвержденным и можно повторять опыт для своего «Я», но не в точности: каждый раз будет уникальным.

Между наукой и духовностью, как мне представляется, протекает река, и в этом одна из причин того, почему так сложно дать духовному определение, которое устроит ученого или философа-рационалиста, – и наоборот: первое – это эксперимент, второе – переживание.

Научный метод исходит из постулата, что в мире природы существуют основополагающие законы, которые можно постичь через наблюдения и эксперименты.

Я исхожу из предположения, что если Духовная Реальность вообще существует, то должны быть и основополагающие «законы» или правила логики, которые применимы к этой метафизической Духовной Реальности, а значит, установить связь с Духовной реальностью может любой где угодно – через подлинное чистосердечное Отдавание по ходу деятельного физического Служения.

Я обобщил наблюдения, сделанные по ходу Служения, – и занимаюсь тем же на протяжении вот уже пяти с лишним лет. Однако какими бы доскональными ни были мои заметки, какими бы точными – наблюдения, духовный опыт остается индивидуальным, его почти невозможно должным образом изложить другому.

После первого своего деятельного практического Служения я с легкостью отмел в сторону почти все явления, которым стал свидетелем, объявив их объяснимыми или случайными, – осталось всего две вещи: ощущение некоего присутствия у меня за спиной и десятисекундное состояние транса, по ходу которого я утратил привычный контакт с Материальной Реальностью и проник в иную Реальность.

Осознание разницы между «мне просто кажется , что у меня за спиной что-то есть», и «у меня за спиной действительно что-то или кто-то есть» несколько раз спасало мне жизнь. Чувство, которое я испытал, пока дул в раковину, немного отличалось от тех предупреждений со стороны инстинкта, которые я получал в прошлом, когда за спиной было что-то с ножом, винтовкой или дубинкой, но в целом почти полностью с ними совпадало.

Я знал – как это знают в тюрьме, – что за спиной у меня есть нечто или некто. От меня потребовалось колоссальное усилие Воли, чтобы не оглянуться, – настолько отчетливым и убедительным было это чувство.

Сам по себе тот факт, что я не оглянулся, стал вариантом Отказа и чистым проявлением Веры, особенно если учесть, что жизненный опыт научил меня: неповиновение собственным инстинктам может привести к очень печальным последствиям. Если честно, было до жути страшно – а я не из пугливых.

Я был прав, когда отказался видеть в этом естественное явление. Это покажется странным всем, кроме ясновидящих, с которыми я советовался, и моего духовного наставника, но когда эти… гости … теперь приходят посмотреть, как я исполняю Служение, я им только рад. Некоторые приходят неоднократно.

Я знаю из опыта, что – как и уверял меня мой наставник – некоторое время спустя состояние транса будет сохраняться по ходу почти всего Служения и почти все озарения приходят в эти долгие секунды за пределами времени и пространства – тех, которые известны нам по опыту пребывания в Материальной Реальности.

Что касается, по крайней мере, моего «Я», я знаю, что состояние транса по ходу Служения с его пустотой и открытостью есть Дар превыше всех Даров.

Мне теперь смешно вспоминать о том, что я так много предавался осмыслению и логическим рассуждениям, пытаясь заставить свое «Я» исполнять служение в соответствии с научным методом, – а потом все это разбилось вдребезги с первой же нотой, которую я выдул из раковины на втором году.

Но здесь речь идет о самом первом разе, в начале долгого первого года, и тогда я не знал, что мне не понадобится иных наставлений, кроме совершения самих действий.

Заметки мои были сдержанными, беспристрастными, поскольку я пытался мыслить трезво, однако на деле меня переполнял восторг, превзошедший самые смелые мои ожидания, – как по ходу, так и после первой попытки; на протяжении нескольких лет восторг перерос в непрекращающееся блаженство.

Однако один несущественный вопрос трепетал, точно лист на ветру воодушевления, его я и записал на последней странице заметок: «Будет ли Служение столь же чистосердечным и во второй раз?»

Было. И всегда остается.

Раковина, как и рожок, является музыкальным инструментом; как и с любым инструментом, с раковиной нужно упражняться долгие часы, чтобы каждый раз выдувать мощную ровную ноту. В первый год я делал большой упор на технику, менял положение губ, менял положение раковины, работал с дыханием.

Однако заметки за девятый месяц показывают, что на тот момент я в лучшем случае мог выдуть четыре почти совершенные ноты по ходу одного Служения, а три оставшиеся сильно недотягивали до планки, которую я установил для собственного «Я».

Тем не менее помню, что после каждой несовершенной попытки с каждым днем я чувствовал себя все увереннее. Я без всякой опаски подходил к своему Священному пространству, чувствуя готовность приступить к делу. Я знал, что связь возникает, у меня не было сомнений по поводу процесса. Что не соответствовало моим ожиданием – это мое собственное в нем участие, то, как скверно я дул в раковину.

И хотя мое осознанное и осмысленное внимание порой рассеивалось, что вызывало раздражение и досаду, я с нетерпением ждал каждого следующего Служения и стремился к совершенствованию.

За первый год я лишь раз поменял музыкальное сопровождение. Когда оказалось, что в первую выбранную мною мелодию семь нот умещаются без труда, я выбрал другую, столь же способствующую сосредоточению, но более длинную – теперь мне нужно было каждый раз дуть в раковину по двадцать шесть секунд, чтобы попасть в ритм и в такт.

На то, чтобы ноты совпадали с началом, серединой и концом первой мелодии, у меня ушло четыре месяца: теперь последний такт звучал именно на последней секунде выдуваемой ноты. На освоение новой мелодии ушло всего два месяца, и именно ее – дольше было не растянуть дыхание – я использовал до конца этого года.