Грегори Робертс - Духовный путь [litres]

И тут внезапно пронзительное ощущение болью отозвалось изнутри, пройдя весь путь до моей дрожащей руки, и я понял, что дунуть в раковину мне осталось всего один раз.

В последнюю ноту я вложил всего себя, зная: дую в раковину в последний раз по ходу моей первой попытки установить связь через чистосердечное Отдающее Служение. На десятой секунде я впервые услышал подлинный голос раковины. Никогда столь сильный, чистый древний звук не получался у меня по ходу тренировок.

Я попытался унять свое восторженно-благодарное удивление, чтобы сохранить чистую каденцию ноты, я плотно прижимал к раковине губы, чтобы не было утечки воздуха, щеки мои наполнял постоянный приток воздуха, медленно выходившего из глубин солнечного сплетения, а руки точным движением сжимали раковину, чтобы эта странная новая нота не прерывалась, – во время тренировок я никогда так раковину не держал.

Сосредоточенность на мантре утратилась. Утратилось все окружающее. Я закрыл глаза. Я чувствовал, как дыхание, аметистовое облако, поднимается вверх усилиями одного слоя мышц за другим, пока последняя молекула воздуха не покинула мое тело и не перетекла в раковину. Вместо того чтобы размерять свое Служение по музыке, я на миг ощутил, что это музыка служит мне лишь сопровождением.

А потом музыка смолкла, а я еще некоторое время дул в раковину, пока не споткнулся и не завершил ноту.

Воцарилось молчание, я погасил свет в своем Священном пространстве, шатаясь, добрался до письменного стола и записал все впечатления, пока они еще были свежи в памяти.

Просматривая сейчас эти заметки, эти первые наблюдения по ходу первой попытки, я испытываю изумление по поводу того, насколько был невменяемым, когда сделал первые шаги по Пути деятельного Служения.

Я начал свое странствие как научный рационалист, совершил духовный прорыв, отважно устремился туда, куда до меня устремлялись многие, да еще и делал заметки по ходу дела – наивный, но трезво мыслящий исследователь области духовного: заметки я делал для своего «Я». Я тогда не понимал, что не ты исследуешь духовное, а духовное исследует тебя.

Сейчас я продвинулся несколько дальше – немного, но все-таки, я смотрю на то, как крепко держался за структуру, и понимаю, что подходил ко всему «процессу» механически, поскольку опирался на парадигму, или образ мысли, который глубоко уважаю – на научный подход, – и почти все видел через его призму.

Теперь я знаю, что большая часть структур, которые я создал для своего деятельного Служения, менялись по мере того, как я органично изменял свои практики. Но знаю я и то, что именно та структура, которая имелась у меня поначалу, помогла мне устоять на ногах.

Несколько минут ушло на то, чтобы волны изнеможения, возбуждения, смятения и почтительного восхищения, поднятые исполнением первого моего Служения, улеглись и я вернулся к тому, что теперь называю состоянием духовного покоя . Я был ошеломлен силой несомненного подтверждения моей правоты, которое ощутил на собственном опыте. Все сработало.

Первые мои заметки написаны нетвердой рукой. Я попытался описать до странности восторженную усталость, которую испытал, закончив. Преобладающим чувством было изнеможение. Вторым за ним – восторг. Казалось, тело мое осознало, какое напряжение ему пришлось пережить, но разум пребывал в возбуждении и работал стремительно – и то и другое представляло равные ценности.

Крупный домовый паук – охотник за ядовитыми пауками – прошагал на своих длинных тонких ногах у меня над головой и остановился рядом с фотографией Священного пламени, сделанной по ходу одного обряда служения. Паук некоторое время покачался, танцуя паучий танец, а потом замер над центром изображения. Как впоследствии выяснилось – на два месяца.

У кого-то во дворе прокричал петух. Я посмотрел на часы: прошло семь с половиной минут, мне же показалось – гораздо больше. Вокруг царило беззвучное молчание, как будто весь мир, а с ним и часы на миг остановились.

Едва я мысленно произнес слово «молчание», птицы вдруг вновь разразились пением и щебетанием, вернув меня в настоящее. Тикнули часы, начав новую минуту, я услышал гул машин, доносившийся с улицы – до нее было сто метров, – они никуда не делись, но для меня как бы ненадолго исчезли.

Я вернулся в привычный мир, но опыт извлечения нот из раковины все еще гулом гонга вибрировал внутри и был ничуть не менее «реален», чем любая вещь, которую можно потрогать.

У меня был вопрос, который лежал в основе моих исследований и чистосердечного Намерения: сработает ли оно ?

Самоочевидный ответ звучал так: да, сработало. Я знал, что это так, еще по ходу самого события. Однако рациональный мыслитель внутри меня хотел отбросить все, что можно объяснить логически, без отсылок к Духовной Реальности.

Устоявшиеся привычки мышления заставили меня усомниться во всех компонентах этого опыта, однако теперь я смотрел на происходившее со мной и вокруг меня совсем через иную оптику.

Речь идет еще об одном слиянии рационального и духовного подходов, что представляется совершенно логичным одухотворенным людям и полностью иррациональным – моим друзьям-материалистам.

Чтобы сохранять подлинность, одухотворенный человек пытается существовать в обоих мирах, материальном и духовном, и с уважением относиться к обоим.

Успокоившись после своего первого переживания, я вернулся к основам и поставил все под вопрос, оставив, впрочем, духовную оптику в одном глазу.

Я перебрал все ощущения, которые пережил по ходу Служения, и внимательно их рассмотрел.

Во-первых, у меня было ощущение некоего сжатия кожи и бегущих по ней мурашек, а потом – ощущение, что коротко подстриженные волосы встали дыбом, – череп сжался и зазвенел.

Я готов был списать это на собственный вымысел, связанный с ощущением величия того, что я совершаю – или пытаюсь совершить. То есть до определенной степени я готов был поверить, что, так сказать, обманываю самого себя . На том и порешил.

Теперь я знаю, что судил неверно, – по крайней мере, в моих последующих опытах это ощущение только усиливалось, причем с каждым Служением. Первый раз подуть в раковину – всегда значит разбередить организм , как выражается мой духовный наставник. Но на тот момент я списал свои чувства просто на эмоциональное возбуждение.

Ускоренный пульс на первый взгляд легко объяснялся физическим усилием. Однако теперь – а с того начального момента я уже прошел немало шагов по пути практического Служения – мне кажется, что ускорение пульса – это не результат выдувания нот, это то, что необходимо, чтобы их выдуть .