Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Я позвонил Цзян Фэю только два дня спустя, пришлось пойти на некоторые уступки. Зама я отстоял, но теперь во всех важных вопросах он должен был заручаться согласием генерального директора. Еще я сказал Цзян Фэю, что не люблю, когда мне угрожают. Больше так не делай. Он ответил: понял. Я ему не верил, но пока не стал ничего предпринимать. Компания должна была крепко встать на ноги, чтобы отказаться от ресурсов “Фармацевтики Уфу”, тогда я мог уволиться, объяснить, что нашел другую работу, и официально перейти на новое место.

Скоро наступил Праздник середины осени [87] Праздник середины осени приходится на пятнадцатый день восьмого лунного месяца, в этот день принято любоваться луной, пить вино и есть круглые “лунные” пряники. . Накануне компания устроила корпоратив, но мне надо было доделать кое-какую работу, и я на него не пошел. Шаша тоже осталась в офисе, я видел ее сквозь жалюзи на двери. Дождавшись, когда все разойдутся, я вышел из кабинета, она тут же подскочила и протянула мне очередной пакет. На этот раз там были лунные пряники. Я достал один пряник, помял его в руке: что, там золото внутри, почему такой тяжелый? Шаша смутилась: я боялась, что не пропечется, вот и подержала подольше. Я взял у нее пакет, сказал, что еду в Наньюань, предложил подвезти. Пока вел машину, она сидела рядом, то и дело на меня поглядывая. У дома резко выпрямилась и с силой вцепилась в свою сумку. Приехали, сказал я. Она спросила: подождешь здесь немного? Утром я испекла еще одну партию пряников, они должны быть помягче. Я отстегнул ремень и выбрался из машины. Она спросила: может, поднимешься ко мне? Просто на улице холодно, если хочешь, можно посидеть у меня. И я поднялся за ней по лестнице. Ее дом был не такой старый, но подъезд очень напоминал наш, те же ржавые перила, выбитые окна и знакомый запах паутины. В памяти всплыла длинная вереница зимних вечеров, когда мы с Шашей вот так же поднимались друг за другом по лестнице.

Вспомнилась обреченность, сгущавшаяся вокруг кромешной тьмой, гасившая последний огонек. Оказалось, она совсем близко, я по-прежнему ей окутан. Но я ее даже ждал, ведь эта обреченность сулила и величайший на свете восторг. Наверное, такой восторг дается только в обмен на полное отчаяние, поэтому они вечно идут рука об руку.

Шашина спальня очень напоминала пустую комнату на третьем этаже. Посередине стояла кровать, застеленная белыми простынями, свет был потушен. Она наклонилась вперед, подставила мне свой зад и яростно затряслась, хлеща по простыне распущенными волосами. Я не видел ее лица, но все равно закрыл глаза. И понял, что не могу представить на ее месте другую женщину, эти оргазмы было ни с чем не спутать. В конце Шаша вдруг перевернулась и крепко прижала меня к себе, как будто хотела, чтобы я видел – это только она и никто другой. Я оттолкнул ее и сел. Окруженная пустотой кровать слегка покачивалась в свете луны. Я снова вернулся на свой деревянный плот.

Набросив рубашку, она убежала на кухню за лунными пряниками. Новая партия была ничуть не мягче, Шаша надела хлопковые перчатки, вытащила противень из духовки и проткнула пряник зубочисткой. В раковине лежало еще семь или восемь пустых противней, а вся кухня была заставлена разнокалиберными банками с печеньем. Я спросил: куда тебе столько? Раньше выпечка часто не удавалась, ответила Шаша, я решила докупить противней и банок, а теперь не могу смотреть, как они пустуют, все время хочется их заполнить. Улыбнулась: мне нравится запах выпечки в доме. На кухне было тесно, зато прочие комнаты стояли пустыми. Ее отец сошелся с какой-то женщиной и переехал, забрав с собой часть мебели. В гостиной осталась только пара складных стульев. И перевернутый деревянный сундук, на котором лежали лекарства и грелка.

Тогда я как раз начал встречаться с новой девушкой. Она была из хорошей семьи, слегка высокомерная, долго отказывалась со мной спать, как будто пыталась посадить меня на крючок. После встречи с Шашей я усилил наступление и наконец заманил ее в постель. Разумеется, в итоге был несколько разочарован, хотя и не придал этому значения, чтобы скорее окунуться в новую любовь. Но теперь Шаша каждый вечер ждала в офисе, пока я закончу работу, и если я был один, молча спускалась за мной на улицу, смотрела, как я сажусь в машину и уезжаю. Однажды я не выдержал и снова предложил ее подвезти. А потом случился и второй, и третий раз. Поднимаясь по лестнице в ее квартиру, я всегда чувствовал возвращение той обреченности, съеживался под ее мощным лучом. В такие минуты я понимал, что судьба действительно существует, беги от нее хоть всю жизнь, все равно не сбежишь.

Прошлой зимой я расстался с той девушкой из хорошей семьи. На самом деле было сразу понятно, что мы не подходим друг другу, но я никак не решался это закончить, она была чем-то вроде ширмы, за которой я мог ненадолго спрятаться. После расставания я стал чаще бывать у Шаши. Однажды кто-то из сотрудников увидел, как она садится ко мне в машину. Я догадывался, что весь офис шепчется о нашей связи, возможно, и Большой Бинь о ней знает.

В тот день случился сильный снегопад, я хотел ехать домой, но машина отказывалась заводиться. Долго с ней провозился, в конце концов махнул рукой. Шаша все это время стояла рядом и наблюдала. Ехать к ней не хотелось, но снег распугал всех таксистов, я насилу поймал машину и усадил Шашу в салон. Думал завезти ее в Наньюань, а потом уехать к себе, но водитель сказал, что из Наньюаня поедет в гараж. Озябший и голодный, я поднялся в ее квартиру и съел миску домашней лапши. Лапша была так себе, но я все равно доел и открыл пиво. Шаша хранила большой запас пива той самой марки, на подоконнике стояла целая шеренга банок. Она унесла тарелки, повозилась немного на кухне, затем пришла и объявила, что поставила в духовку шифоновый кекс, еще сказала, что снег за окном так и валит, – видимо, пыталась намекнуть, что мне придется немного задержаться. Потом уселась на стул рядом и радостно протянула мне стакан: можно я тоже выпью? Хочется немного пива.

Она выпила залпом целый стакан, глаза заблестели. Говорит: я записалась на подготовительные курсы, в следующем году хочу попробовать сдать экзамены. Подумала немного и добавила: курсы по вечерам, работе это не помешает. Я молчал. В квартире было жарко, алкоголь проникал в голову. Тело начало гореть, захотелось немедленно завалить ее на кровать. Но другая часть сознания стремилась побороть этот позыв, хоть однажды одержать над ним верх. Шаша тянула пиво, весело на меня поглядывая, как будто наблюдала за творившейся во мне переменой. Потом сказала, что пора проверить кекс на кухне, и наконец ушла. Я взял пульт, у нее не было кабельного, и телевизор показывал всего десять каналов, везде шли новости. “Ливанская долина Бекаа, беженки из Сирии выкапывают траву для еды, с ними трудятся их малолетние дети. Из-за недостатка финансирования десять дней назад ООН прекратила поставки гуманитарной помощи. Люди идут на все, чтобы выжить”. В кухне что-то громко упало. Я отставил пиво. И снова наступила тишина. Из телевизора лилась мелодия, сопровождавшая прогноз погоды, ведущая рассказывала о распределении снега по регионам страны. Я поглядел еще немного в экран, потом встал и пошел на кухню. Шаша, скорчившись, лежала на полу и жадно хватала воздух широко раскрытым ртом. Ее лицо побагровело, казалось, сосуды вот-вот лопнут. Она извивалась от боли, хваталась за шею, из горла рвался сиплый плач. Я присел, снова встал, огляделся, вспомнил о лекарствах на сундуке в гостиной, наверное, это от астмы. Но не двинулся с места, так и застыл у двери. Стоял и смотрел, как она изо всех сил тянет руки, пытаясь до меня дотронуться. Постепенно ее фигура стала расплываться перед глазами. Сердце наполнилось покоем, я словно вознесся на вершину горы и смотрел оттуда вниз, с такой высоты Шаша казалась всего лишь крошечным комочком, копошащимся на земле. Какая ничтожная и бессмысленная жизнь, раздави ее, как червяка, даже следа не останется. Самое время ее раздавить, чтобы больше не докучала. Я всего лишь пользуюсь своим правом, я вправе ее уничтожить. Перед глазами появилось лицо твоего дедушки. Фотография, которую напечатали на поздравлениях с газетного стенда. Кто из них держал в руках гвоздь, глядя на тело под ногами? Тот человек по имени Чэн Шоуи не представлял никакой ценности для мира, да еще стоял на пути у других людей, не давая им показать свою ценность. А раз так, почему его не убрать? Ведь мир станет только лучше. Одни жизни ценятся выше других, одни люди вершат судьбы других, таковы законы нашего мира. Эти мысли белыми молниями проносились в мозгу, озаряя все темные уголки. Голова кружилась, но я чувствовал небывалый подъем.