Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Нитки закончились. Машинка замолчала. Я услужливо побежал за коробкой со швейными принадлежностями.

– Бабушка, – как ни в чем не бывало спросил я, подавая ей коробку, – ты, наверное, ждешь не дождешься, когда дедушка придет в себя?

– Жду не дождусь, когда он помрет, – не поднимая головы, ответила бабушка. – Кости у старикана крепкие, столько лет пролежал, а все не развалится. Умри он раньше, больница выплатила бы нам много денег, а с тех пор руководство столько раз менялось, поди знай, вспомнят ли старый должок.

– Ты совсем не хочешь, чтобы он очнулся? Если он придет в себя, то наша семья… – я искал подходящее слово, – воссоединится.

– Воссоединится? Ха-ха-ха!.. – Из бабушкиной гортани снова вырвался турачий клекот. – А где он будет жить? И что мы будем есть? Больница-то пособие перестанет выплачивать! Или, может, ты нас будешь кормить? – Бабушка злобно сплюнула, буравя меня своими маленькими круглыми глазками.

Я прошел во внутреннюю комнату, огляделся – повсюду громоздились сундуки, для второй кровати и правда не было места.

Скоро домой вернулась тетя. Я встретил ее, взял сумки с продуктами и отнес их на кухню.

– Тетя, ты обрадуешься, если дедушка очнется? – закинул я удочку, отмывая огурец.

– Это невозможно, – сказала тетя. – Ему весь мозг вырезали.

– Весь мозг вырезали? – Я-то думал, дедушку просто ударили чем-то тяжелым, не знал, что ему еще и мозг вырезали.

– Не весь, но больше половины.

– Но если он все-таки очнется, ты представь…

– Ага. – Тетя включила плиту, не прекращая энергично взбивать яйца. – Тогда я потеряю работу. Ведь меня устроили в больницу вместо дедушки [54] До начала девяностых в Китае практиковалась система закрепления рабочего места на государственных предприятиях за семьей, и после ухода сотрудника место в штатном расписании предприятия занимал его родственник. . А с тех пор пришло столько новых сотрудников, все молодые, с хорошим образованием, ждут не дождутся, чтобы занять мое место. И если папа очнется, у них появится повод меня уволить… – Распущенные в раскаленном масле яйца пошли золотистыми пузырями, словно подгоревшее солнце. Тетя с лопаткой в руке задумчиво стояла перед плитой. По кухне поплыл запах гари, и она вдруг резко вздрогнула: – Не может такого быть, это невозможно. Половину мозга отрезали, он не очнется. Ты же знаешь, я человек трусливый, больше меня не пугай.

Я поел горелых яиц и ушел обратно в комнату. Библиотечные книги лежали на столе, но у меня не было сил их читать. Я пытался убедить себя, что человек, которому вырезали половину мозга, уже не сможет очнуться. И еще мне следовало признать твою правоту: никто не хочет, чтобы дедушка очнулся. Ты снова учла то, что я упустил из виду, снова обогнала меня – как же это бесило.

Ни в нашей семье, ни в целом мире уже не было места для дедушки. При мысли об этом меня охватило уныние. В комиксах детей постоянно уводили с собой разные оборотни, небожители или инопланетяне, переносили в царство бессмертных либо на другую планету, там их ждали разные приключения, а потом дети возвращались домой. Я завидовал героям и на улице всегда следил за подозрительными и чудаковатыми людьми, надеясь, что они заберут меня с собой. Только теперь я понял, что нельзя просто так перенестись в другой мир, ведь потом окажется, что здесь твое место уже заняли. И еще я вдруг осознал, что, лежа без движения на больничной койке, дедушка кормит всю нашу семью. Не превратись он в растение, не видать бабушке пособия, а тете – работы, тогда мы даже за школу не смогли бы заплатить. И пособие, и тетина работа получены в обмен на половину дедушкиного мозга. Без этой половины у нас ничего бы не было. Погоди-ка, половина мозга… Я вдруг вспомнил бледный мозг в банке из Башни мертвецов, может быть, это дедушкин? Меня бросило в дрожь. Как все-таки дедушка превратился в растение? Я должен это выяснить.

Перед сном я пристал к тете, требуя рассказать о дедушкином превращении.

– Гвоздь, – пробормотала тетя и почти сразу уснула.

С тех пор каждый вечер перед сном я принимался вытягивать из тети подробности. Она рассказывала кое-что, если была не очень уставшей, но это давалось ей нелегко. По тетиной памяти будто проехались танком, все воспоминания разбились на мелкие осколки. Постепенно я привык к ее путаным объяснениям, к длинным паузам посреди рассказа и к храпу в самый неожиданный момент.

И еще тете приходилось подолгу объяснять мне значения разных слов из своих рассказов. Например, что такое “культурная революция” и “коровник” [55] Коровниками во времена “культурной революции” называли места заключения контрреволюционных элементов. . С коровниками я в конце концов разобрался, а вот с “культурной революцией” было сложнее: чем дальше тетя объясняла, тем хуже я понимал, потому что каждое ее объяснение только прибавляло новых непонятных слов. “Дацзыбао”, “цзаофани” [56] Дацзыбао – рукописные стенгазеты, которые использовались во время “культурной революции” для пропаганды или выражения протеста. Цзаофани (бунтари) – как правило, молодые рабочие или служащие низшего звена, объединявшиеся в отряды, чтобы сместить действующих руководителей предприятий за “правый уклон” или “самоуправство” и занять их место. , “хунвэйбины”… Я то и дело перебивал ее просьбой объяснить очередное слово. Но все равно так до конца ничего и не понял. К счастью, даже не разобравшись с “культурной революцией”, я все равно смог узнать, что случилось с дедушкой.

Дедушка превратился в растение в 1967 году, в начале “культурной революции”. Сотрудники больницы разделились на две противоборствующие группировки. В то время дедушка был руководителем больницы и принадлежал к группировке “охранителей”. А люди из второй группировки назывались цзаофанями, бунтарями. Для меня эти слова были не такими уж новыми: когда папа играл в карты со своими приятелями, они тоже делились на “охранителей” и “бунтарей”. Я не знал, в чем разница между карточными группировками и настоящими, но, во всяком случае, было ясно, что они враждуют. Поэтому “цзаофани” начали критиковать “охранителей”. Слово “критиковать” тоже было непонятным, тетя объяснила, что это значит изводить человека морально и физически. Вот так дедушку и критиковали, а потом заперли в коровнике. И поначалу я думал, что в коровнике были настоящие коровы, что это загон, где держат домашний скот, но оказалось, все совсем не так. Любое место могло стать “коровником”. Например, Башня мертвецов. Оказалось, дедушку держали в той самой Башне мертвецов, куда мы каждый день приходили играть. Правда, тогда она была еще ничем не примечательной водонапорной башней, там не было ни трупов, ни бассейна с формалином. Во время одного из митингов борьбы дедушку серьезно избили, а потом заперли в Башне. Бабушка пришла за ним на другой день, а он уже был не в себе, не мог двух слов связать, а от яркого света у него начиналась рвота. Бабушка списала это на испуг и решила, что он полежит пару дней дома и поправится. Но дедушке становилось все хуже, у него отказала рука, и ноги стали неметь, теперь он не мог подняться с кровати. Спустя еще несколько дней дедушка стал ходить под себя, а от речи осталось только нечленораздельное мычание.