Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Дедушку доставили в больницу при медуниверситете. Врачи тоже не могли понять, чем он заболел. Состояние с каждым днем ухудшалось, и скоро дедушка стал полностью парализован, только моргал, и сердце продолжало биться, а так – от мертвого не отличишь.

В больнице собрали консилиум, пригласили врачей разных профилей, провели всестороннее обследование и с помощью рентгена обнаружили в дедушкином черепе железный гвоздь в два цуня длиной, скорее всего, он вошел в голову через висок. На виске у дедушки была небольшая ранка, дома ей не придали значения, приняли за простую царапину. Ржавчина вызвала заражение и гниение мозговой ткани, которое постепенно распространялось, нужно было немедленно провести трепанацию и извлечь гвоздь. Операция была рискованная, но результаты многочисленных обследований, проведенных в больнице, показывали, что она необходима как можно скорее. Вот только бабушка ни в какую не соглашалась.

– Сейчас он, по крайней мере, живой, а если умрет у вас на столе, что тогда? – раз за разом повторяла она.

Очевидно, в то время бабушка еще не в полной мере понимала, что такое “живой труп”. Она хотела только одного – не остаться вдовой. Если бы она знала, что все ее дальнейшие беды будут от того, что муж выживет, то не стала бы мешать врачам – наоборот, молилась бы, чтобы операция прошла неудачно и бессмысленное сердцебиение в дедушкиной груди поскорее прервалось.

Руководство больницы отправило дедушкиного сослуживца поговорить с бабушкой, он обещал, что больница выплатит семье компенсацию и позаботится о вдове и детях, если операция пройдет неудачно. Бабушка очень устала, у нее не осталось сил на скандалы и споры, и она подписала разрешение на операцию.

Операция прошла успешно, гвоздь удалось извлечь. Он сработал как миксер: вмешал в дедушкин мозг ржавчину и бактерии, вызвав в сером веществе брожение, изменившее его свойства. Сгнившая часть мозга уже дурно пахла. Врачи сделали все возможное, чтобы удалить как можно меньше ткани, в результате удалось сохранить треть мозга. Но дедушкино состояние осталось в точности таким же, как до операции, – он не умирал, но и не приходил в себя.

Тетя говорила, что в медицинской практике встречалось немало примеров, когда после удаления части мозга пустоты заполнялись спинномозговой жидкостью, а оставшаяся часть мозга компенсировала недостающие функции. Поэтому такие пациенты сохраняли и подвижность конечностей, и способность выражать собственные мысли, даже внешне они совсем не отличались от обычных людей. Правда, в большинстве случаев это были дети, у которых мозг еще не успел окончательно сформироваться, да и функции, за которые отвечали удаленные ткани, имели второстепенное значение. Ясно, что с дедушкой такое чудо случиться не могло. Поэтому врачи считали, что он уже никогда не очнется.

Только спустя несколько дней после операции полицейские пришли в больницу с расследованием. Скорее всего, преступление было совершено после митинга борьбы – когда люди разошлись, преступник проник в Башню мертвецов и воткнул гвоздь в дедушкин череп. На митинге дедушку избили, поэтому он лежал на полу Башни почти без сознания и, скорее всего, не сопротивлялся. Преступник был знатоком анатомии и опытным хирургом – чтобы дедушка не скончался на месте, он провел гвоздь мимо важных кровеносных сосудов. Кроме того, рану грамотно обработали, что ускорило ее заживление. В больнице потом шутили, что это была самая мастерская операция за всю историю университета, жаль только, хирург пожелал остаться неизвестным. Полиция подозревала всех, кто участвовал в митинге борьбы, но не исключала вероятности, что преступника на митинге не было. Они попросили бабушку вспомнить всех дедушкиных недоброжелателей. Получился огромный список, но в него вошли далеко не все люди, желавшие дедушке зла. Ведь дедушку ненавидело большинство врачей в больнице. Тетя сказала, что он здорово проявил себя на войне, но медицине никогда не учился и квалификации ему не хватало. Тем не менее дедушка руководил больницей и командовал врачами куда более образованными, чем он сам. Разумеется, их это не устраивало. Дедушке они тоже не нравились – мол, решили, что разбираются в медицине, задрали носы и ни во что не ставят его, заместителя директора больницы! Следовало проучить наглецов. И чем выше была квалификация врача, тем реже он получал доступ к операционному столу – будь ты хоть гениальным хирургом, никто об этом не узнает. Сотрудники больницы затаили злобу на дедушку и ждали возможности поднять бунт.

Бабушкин список расширил круг допрашиваемых. И как-то ночью один из врачей, попавших в этот список, повесился у себя дома на резиновой трубке для капельницы. Звали его Ван Лянчэн, он был терапевтом. Никто не мог поверить, что это его рук дело. Ван Лянчэн был человеком улыбчивым, дружелюбным и немного мечтательным, обожал литературу, рисовал, играл на скрипке. Потом нашелся свидетель, который видел, как Ван Лянчэн после митинга направляется к Башне мертвецов. Шел дождь, Лянчэн держал над головой зонтик. С ним был еще один человек в дождевике, лица его свидетель не разглядел. Вероятно, тот человек был сообщником Ван Лянчэна, а скорее всего, он и совершил преступление. Жена Лянчэна твердила, что он отрицал свою вину. Ее слова нельзя было принимать на веру, но, с другой стороны, Ван Лянчэн все-таки был терапевтом и никогда не стоял за операционным столом. Однако многочисленные допросы так и не выявили второго подозреваемого, новых улик тоже не появлялось, так что дело пришлось закрыть. Как сказали в полиции, человек совершил самоубийство, испугавшись последствий своего поступка, а значит, признал вину, потому дело можно закрывать. Но мой папа не мог согласиться с таким решением и требовал у полицейских продолжать расследование, пока не найдут сообщника Ван Лянчэна. Он являлся в участок, садился у входа и отказывался уходить. Однажды под конец рабочего дня полицейские попытались его выпроводить, тогда папа размахнулся и ударил одного из них по лицу, а потом еще несколько раз лягнул в живот. Второй полицейский оттащил его, скрутил папе руки за спиной, но он вырвался и снова бросился пинать первого. Он уже не мог остановиться, кидался на людей, как бешеный пес.

В том году папе исполнилось тринадцать. Какая-то извращенная жестокость плескалась в его сердце, не находя выхода. Видимо, с того самого времени он стал вспыльчивым и раздражительным, чуть что – сразу бросался в драку. Тетя сказала, что раньше вся семья ходила перед дедушкой на цыпочках, он тоже славился взрывным характером, любая мелочь могла вывести его из себя. А когда дедушка превратился в растение, его вспыльчивость перекочевала к папе. Позже я нашел этому объяснение. Возможно, лишившись дедушкиной защиты, папа остался один под ударами внешнего мира, и чтобы изгнать из себя ужас этой огромной потери, он решил сам стать таким же, как его отец. Вскоре он вступил в хунвэйбины, и его ярость наконец получила выход. Красная повязка на рукаве стала официальным разрешением для любого насилия. Папа пристрастился к обыскам и погромам. Заслышав, что кто-то из товарищей отправился на очередной погром, тут же бежал следом. Если никого не обыскивали, он маялся без дела, а иной раз не выдерживал и принимался громить что-нибудь у себя дома. Потом “культурная революция” закончилась, хунвэйбины превратились в обычных людей, только папу было уже не остановить, он продолжал вести себя как хулиган и погромщик. Услышав эту историю, я взглянул на него немного иначе. Простить его я все равно не мог, зато во мне появилось хоть немного сочувствия. По крайней мере, теперь я знал, что папа таким не родился.