Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Я откинул одеяло, спрыгнул с кровати и босиком подошел к окну. Оно было открыто ночи, и лунный свет беззастенчиво блуждал по старым деревянным сундукам, словно старьевщик, который копается в груде мусора в надежде отыскать что-нибудь ценное, но так и уходит ни с чем. Здесь нет того, что он ищет. Занавеска порвалась еще летом, в грозу, и с тех пор окно стояло голым. Мы обходились без занавесок, ведь у нас не было никаких секретов. И вряд ли хоть один человек испытывал желание заглянуть в окно и посмотреть, как мы живем. Секреты бывают только у преуспевающих людей, только им полагается иметь тайны и притягивать людское любопытство. Наверняка и злодей, погубивший нашу семью, тоже прячет свою загадочную жизнь за плотно зашторенными окнами.

Я сел в простенок между башнями из составленных друг на друга сундуков. Крошечный пятачок, огороженный сундуками и стеной. Луна сюда не доставала, поэтому казалось, что я сижу в глубоком колодце. Раньше я тоже приходил сюда, когда было грустно. Но только сейчас осознал свой удел: все верно, я живу в тесном колодце. У меня ничего нет. Да, есть друзья, мы весело проводим время, но однажды этому настанет конец. Вы отдалитесь и уйдете в лучшую жизнь. А я останусь с грудой старых сундуков и окном без занавески, потом начну пить и драться, как папа, чтобы дать выход бурной и бесполезной энергии. Но пока жалость к себе окончательно меня не поглотила, я собрался и разжег в себе небывалый прежде гнев.

Я еще ни разу не чувствовал настоящей ненависти. Ни к бросившей меня маме, ни к жестокому папе, ни к злобной бабушке, ни к изводившим меня учителям, ни к одноклассникам с их насмешками… Хотя вся моя жизнь состояла из боли, я все равно их не возненавидел. Я как будто никогда не сопротивлялся этой боли, приучил себя к ней и даже принимал ее как должное. Словно с малых лет решил смириться с такой судьбой, вместо того чтобы копаться в причинах своего несчастья. Если Бог сдал тебе плохие карты, ничего не остается, бери и играй как есть.

Но теперь я понял, что плохие карты достались мне вовсе не от Бога. В ушах стояли тетины слова: “Сейчас дедушка мог бы стать уже ректором медуниверситета”. Это предположение было невозможно проверить, но я ухватился за него, представляя ту несбывшуюся жизнь, которая нас ждала, – счастливая семья с блестящим прошлым, богатство, свобода… Я был уверен, что такие карты мне и выпали, но злодей их подменил. И источник всех наших бед – тот самый гвоздь в его руках. Это из-за преступника жизнь нашей семьи покатилась по другим рельсам.

Я сидел в холодном углу, и ненависть разгоралась во мне, как костер. Я охранял этот костер, и он прожигал меня насквозь. Вены дрожали, словно натянутые веревки. Во мне проснулась какая-то древняя и спящая доселе кровь, она бурлила, захлестывала голову. Я слушал волны, шумевшие внутри моего тела, чувствовал, как грудь теснит какая-то мощная сила. Голубое пламя плясало и подпрыгивало. В дрожащем мареве я разглядел, что вокруг моего костра собрались люди. Даже не люди, а бледные, тонкие, почти прозрачные тени. Я видел их впервые, но почему-то узнал. Это были предки дедушкиного рода, они пристально смотрели на меня пылающими глазами. И эти глаза остались, даже когда сами люди ушли. Вечные, как неугасимая лампада. Перед уходом каждый подошел ко мне, чтобы попрощаться, но вместо слов они опускали ладони мне на плечи, как будто хотели поделиться силой. И плечи болели под тяжестью их ладоней. Эта боль постепенно расплывалась по телу, и я вдруг с горечью осознал, что вырос, что я уже не ребенок. На рассвете я проснулся и обнаружил, что свернулся калачиком в том самом простенке между сундуками. Видимо, я проспал очень долго. Но от меня слабо пахло золой, а на плечи что-то тяжело давило. Поэтому я был уверен, что видел их наяву.

Род. Весь долгий день, последовавший за той ночью, слово “род” не выходило у меня из головы. Это книжное слово казалось мне незнакомым, далеким, будоражащим кровь. Я знал только, что у меня есть семья – я, бабушка и тетя, и ютится эта семья в двух маленьких душных комнатках, но никогда не думал, что существует еще и род.

Тетя говорила, что у дедушки было два старших брата, один умер в трехлетнем возрасте, другого унесла эпидемия чумы, когда ему было двенадцать. Дедушка единственный из всех детей дожил до взрослого возраста. Когда в их деревне случился неурожай, он в поисках пропитания примкнул к революционным войскам и ушел из родных мест. После Освобождения [59] Имеется в виду 1949 год, год основания КНР. его распределили в Медицинский университет, и дедушка остался в городе. Когда он приехал в деревню на побывку, мать с отцом уже умерли, никого из родных не осталось. Он пробыл там несколько дней, нанял работников, чтобы привели в порядок могилы предков. Дедушка придавал большое значение своему роду и всегда мечтал произвести на свет больше детей, чтобы приумножить род Чэн. В войну бабушка дважды беременела, но выносить оба раза не смогла, и с тех пор все ее беременности протекали сложно. Она кое-как родила моего папу, за ним снова последовало два выкидыша. Бабушка уже собралась идти на перевязку труб, но тут забеременела тетей и решила рожать, пусть это и ставило под угрозу ее жизнь. Бабушка несколько месяцев пролежала в постели, горстями пила таблетки, и беременность удалось сохранить. Дедушка ждал еще одного сына, но родилась дочь. Поэтому все надежды пришлось возложить на единственного наследника. Мне рассказывали, что дедушка то и дело порывался взять у старых товарищей из отряда какое-нибудь ружье и научить сына снайперскому мастерству – он верил, что в жизни это пригодится, и надеялся однажды увидеть сына военным или полицейским при оружии. Интересно, что сказал бы дедушка, узнай он, что папа не просто остался без оружия, а к тому же еще и сидит в тюрьме, где его охраняют те, кому оружие досталось? Я догадывался, что он и так это знает и его запертая душа бушует от ярости. Дедушка окончательно разочаровался и плюнул на своего никчемного сына, а потом перевел взгляд на меня.

Он все это время смотрел на меня. Разве нет?

Я вспомнил лето перед первым классом, как я засыпал в триста семнадцатой палате, проползал по длинной трубке и попадал в овальные сновидения, где учился стрелять из ружья. Вспомнил одну из бесконечных тренировок под флуоресцентно-зеленым солнцем, как по спине струился пот, а я был выжат до капли, но чувствовал, что превращаюсь в сильного мужчину. Перед глазами всплыло строгое лицо дедушки из сна – не говоря ни слова, сжав губы, он вдруг замахнулся и отвесил мне оплеуху. И я вспомнил нашу последнюю встречу, как я сказал, что больше не смогу приходить к нему каждый день, и по его лицу скользнула грусть. Я пообещал, что буду навещать его по выходным, сцепился с ним мизинцами, и тогда дедушка немного развеселился. Я отошел уже далеко, а он все стоял там и смотрел мне вслед, солнце растянуло его тень, как будто она хочет меня догнать. Я вдруг понял, что был его единственной надеждой, единственной надеждой всей семьи. Я чувствовал на себе тяжесть этого груза, и она наполняла меня удивительным восторгом.