Чжан Юэжань - Кокон [litres]

Пес лежал у кровати, но при моем появлении встал, поозирался, перешел к двери в ванную и лег там.

Неделю спустя я снова встретилась с Се Тяньчэном. Он повел меня в старый ресторан пекинской кухни.

– Мы с Ван Лухань несколько раз сюда заглядывали, она всегда заказывала рыбу в винном соусе.

Официант принес рыбу в винном соусе, она быстро остыла, и покрывавший ее крахмал лежал слоем загустевшего клея.

Се Тяньчэн рассказал еще об одной встрече с Ван Лухань. Тогда его жена была на третьем месяце беременности, Ван Лухань узнала от общих знакомых его новый адрес и вечером пришла к ним домой. Так совпало, что той ночью жена Се Тяньчэна ночевала у матери, дома ей было слишком жарко. Ван Лухань еще не ужинала, и он повел ее в ближайший ресторанчик. Стояла жара, на ней был свитер с высоким горлом, на рукавах шерсть свалялась в катышки. Ван Лухань выглядела увядшей, веки опухшие, на бледных губах повисли чешуйки шелушащейся кожи, которые так и хотелось сколупнуть. Она сказала, что разругалась со своими верующими друзьями, они дурные люди, вся их доброта имела одну цель – перетянуть ее на свою сторону и использовать в собственных интересах, но теперь она их раскусила. С кончика носа Ван Лухань упала капелька пота, Се Тяньчэн протянул ей салфетку и сказал: раскусила, вот и хорошо. Она продолжала: какие смешные люди, решили присвоить себе Бога и думают, что без них спасения не обретешь. Он подложил кусочек ей на тарелку и велел хоть немного поесть. Ела Ван Лухань очень быстро, как будто и не чувствуя вкуса. Дай мне взаймы немного денег, попросила она. Я поселилась у одной женщины из этой компании, но теперь она требует с меня плату за жилье, если я не заплачу, она не отдаст мои вещи. С этими людьми лучше не ссориться, а то наговорят обо мне гадостей Богу… Он спросил, что она собирается делать дальше. Ван Лухань сказала, что еще не знает, но очень скоро узнает: Бог оставил знаки на моем пути, и я приду туда, куда должно. Он не бросит меня одну, Он обязательно поможет мне искупить грехи. Она поднесла сигарету к губам, глубоко затянулась и выпустила облако белого дыма прямо в лицо Се Тяньчэну. Он смотрел на нее и думал, что когда-то был очарован этим жестом, а ей было все равно. Пройдет время, и мне тоже будет все равно, печально думал Се Тяньчэн. Послушай, Лухань, сказал он, у тебя нет никаких грехов… Конечно, есть, взволнованно перебила она. Бог оставил меня, чтобы я могла их искупить. Се Тяньчэн не стал ничего отвечать. После ужина они пошли к нему домой, уселись на циновку, он достал две банки пива. Она сняла свитер и легла, раскинув руки. Его страсть давно прошла, но они все равно занялись любовью, словно только это и могло послужить концом. Самым пошлым концом, который бывает между мужчиной и женщиной. Се Тяньчэн осознал, что все это время переоценивал свои чувства. Он видел в ней богиню, но теперь понял, что его богиня растерянно ищет повсюду собственного Бога. Она нуждалась в Боге больше, чем он, больше кого бы то ни было.

Ее тело застыло, взгляд уперся во вращающийся потолочный вентилятор. Как за ужином она не знала, что ест, так и сейчас понятия не имела, что делает. Поначалу Се Тяньчэн чувствовал вину за то, что как будто принуждает ее, но потом расслабился. Потому что знал, что не может причинить ей боль. Никто не в силах причинить ей боль, кроме ее Бога. После она потянулась за сигаретами, села в постели и закурила, обсыпав пеплом всю подушку. Она сказала: я знаю, что нравлюсь тебе, но мы не можем быть вместе. Случившееся между нами ничего не значит, ты понимаешь? Кажется, ее очень беспокоило, что он может подумать, будто она в него влюблена. Ван Лухань не понимала, что уже утратила способность внушать людям это ложное чувство. Конечно, ничего не значит, согласился он и на рассвете отвел ее в ближайший банк, чтобы снять денег. Этой суммы и близко не хватало на оплату жилья, но ничего не поделаешь, ему нужно было кормить семью. Через несколько месяцев на свет появится его ребенок. Хозяйка квартиры все-таки не мафиози, как-нибудь договоритесь. Больше Ван Лухань к нему не приходила.

– Я однажды видел ее во сне, – сказал Се Тяньчэн. – Мы стояли у входа в больницу, она сказала, что родила сына. Потом быстро ушла, точно куда-то спешила. Проснувшись, я подумал: хорошо бы сон оказался правдой, ребенок разбавит ее одиночество. Надеюсь, она живет не одна…

Мы снова сидели в том ирландском пабе. По телевизору показывали футбол, на зеленом экране скакали разноцветные мячики, как будто это не телевизор, а перевернутый бильярдный стол. Я поняла, что уже опьянела, вокруг раскинулись необъятные просторы. Воспоминания проносились мимо свистящим ветром.

В ночь накануне моего отъезда Ван Лухань пообещала, что будет жить одна. Наверное, в ту самую минуту она приготовилась закрыть свою жизнь и больше никого в нее не пускать. Никого, кроме Бога. С тех пор я постоянно ее вспоминала, она стала частью моей тоски по папе. Я хотела отыскать ее, мне нужно было выяснить, что за история свела их вместе. Но я никогда всерьез не задумывалась о том, какой жизнью теперь живет Ван Лухань. В моем понимании ее жизнь закончилась в ту минуту, когда умер папа. Так было бы лучше всего, но жизнь – длинная штука, и даже когда все надежды обратились в прах, все равно приходится жить дальше. Это очень тяжело, тихо сказала Ван Лухань, привалившись к буфету.

По моей щеке скатилась слеза.

– Сейчас я бы пожелала вам быть вместе, – сказала я Се Тяньчэну.

Не помню, о чем мы говорили дальше. Проснулась я на диване, в баре стоял полумрак, все стулья были перевернуты и составлены на столы, один из официантов спал, навалившись на барную стойку. Услышав, что я проснулась, он поднял голову и пробормотал: наконец-то. Твой друг не знал, где ты живешь, просил позвонить ему, когда проснешься. Я достала телефон, он оказался разряжен. Уже рассвело. На улице собралась утренняя ярмарка, продавали живые цветы. Я присела на корточки и выбрала свадебный букетик с китайскими гвоздиками. Солнце подсвечивало росу на лепестках, и она сияла пурпуром. С букетом в руках я долго просидела у реки, потом наконец спустилась в метро и зашла в поезд. Я пряталась, мне не хотелось возвращаться домой. Я боялась не гнева Тан Хуэя, а его разочарования. Его горького скорбного взгляда.

Я решила обойтись без долгих объяснений, а Тан Хуэй почти ничего не спрашивал. Только попросил: не могла бы ты пообещать мне, что перестанешь видеться со старыми друзьями твоего папы? Я промолчала. Что я могла сказать? Что мне снова снится сон с матрешкой, что я чувствую, как подбираюсь к самому сердцу тайны? Он непременно спросит: да что тебе за польза от этой тайны? Тан Хуэю было не понять, как много она для меня значит.