Натан Энгландер - Кадиш.com

Шули кривит губы.

— Да, это правда! — говорит Гилад. — Такие волны визитов. По крайней мере, с тех пор как я здесь учусь.

— А когда вы видели его последний раз?

— Я не запоминаю. Две недели назад. Три или четыре. Не могу точно сказать.

Уже в первом часу ночи Шули звонит домой, выбрав время, когда всю семью можно застать дома. У детей голоса радостные. Нава интересуется, ходит ли он все время с ее рюкзаком, а Хаим выясняет, сел ли уже папа в самолет, а сестра — так уж у сестер водится — говорит Хаиму, что он дурак, если думает, что папа звонит им прямо в небе.

Потом трубку берет Мири. И выслушивает новости. И что рассчитывает услышать Шули в ответ на известие, что он остается здесь на неделю, или на две недели, или на два месяца — подождет, пока появится Лейбович?

Шули напоминает ей, что сводчатый потолок может оказаться тем самым сводчатым потолком с фотографии, а пятно света, озаряющее стол, — тем самым пятном света. Говорит, что компьютеры действуют математически и не ошибаются — вот до какой степени точна нарисованная Гавриэлем карта.

Мири говорит:

— В понедельник ты должен вести уроки.

— Разве это имело бы смысл? — говорит он. — Никто не должен учить детей, если он не в ладах со своей душой. Что проку возвращаться в таком состоянии?

— Шули, ты серьезно спрашиваешь? Прок в том, что тебя не уволят. И рядом с твоими детьми будет отец, и рядом с твоей женой в постели будет муж.

— Все это будет иметь смысл, только если я вернусь не с пустотой в душе. Что проку от оболочки мужа — внутри же ничего нет?

— В чем смысл? Скажи, в этом отеле с тех, у кого в душе пустота, и с тех, у кого душа полна, берут одинаково? Кто станет все оплачивать?

— С этим я тоже что-нибудь придумаю. Не бойся, мы не разоримся. Я свою семью не подведу.

— Шули, это не тебе решать. Это решать нам вместе.

И он знает, что в этом Мири права.

— Ты ведь понимаешь, чт о это для меня значит, — говорит он. — Завершить свою тшуву, наконец-то починить то, что я сам и разорвал?

— А ты понимаешь, что я имею право сердиться, хотя пока поддерживаю мужа?

— Да, — говорит Шули.

— Тогда не забывай мои слова перед отъездом. Если у тебя не получится — ну, значит, не получится. И все равно в этой жизни…

И Шули, который всегда был хорошим учеником, договаривает за нее:

— Прощать себя тоже позволительно.

Если нужно растянуть деньги на неопределенно долгий срок, гостиница окажется не по карману. Закончив телефонный разговор, Шули собирает вещи и задумывается, какие у него есть варианты на ближайший шабат. Можно пойти к Котель [103] То есть к Западной Стене (Стене Плача). и упросить, чтобы его кто-то приютил. Можно разыскать Вайдеров или открыться раву Кацу или Гиладу и поселиться у кого-нибудь из них. Но среди тех, кто предан Богу, в избранном Богом городе, слишком больно сознаться в нарушении обязательств, которое его сюда привело. Для Шули это было бы невыносимо.

На рассвете он с трещащим по швам рюкзаком спускается на первый этаж, сдает ключи. Зажав рюкзак между ног, отсчитывает купюры. К остальным своим грехам Шули добавляет кражу. Не зная, долго ли придется ночевать на улице, он прихватил из ванной полотенца, а заодно и мыло.

Сказал себе, что вернет полотенца перед тем как вылететь домой. Запланировал сполна возместить ущерб, когда либо разыщет Хеми, либо распишется в неудаче.

Дожидаясь, пока в ешиву придут рав Кац и остальные, Шули некоторое время штудирует законы, касающиеся права собственности и имущества.

А потом все утро изучает вместе с Гиладом Гемару. Когда они завершают свой недельный урок, мальчик желает ему хорошего шабата и уходит. Шули немедленно возвращается к законам о кражах, выясняя, насколько тяжкий проступок совершил.

Он усердно занимается, меж тем как последние студенты расходятся — остались только он да рав Кац, который теперь курит прямо в доме учения.

Раввин практически стоит над Шули, а тот делает вид, будто ничего не замечает. Кац, с сигаретой в зубах, разглаживает пальцами бороду, деля ее напополам, подкручивая кончики волос, — и нависает над Шули. Наконец Шули сдается и говорит:

— Ребе, хотите, я вам ее заплету в косички?

— А что, было бы неплохо. Новый имидж мне не помешает.

Теперь Шули включается в разговор: поднимает одну бровь, внимательно слушает Каца.

— Вам есть куда пойти на шабат? — вот что хочет знать рав Кац.

— Ах, вот в чем дело! — говорит Шули. — У меня все хорошо. Гостиница уютная. Я хотел до последнего побыть здесь, а потом забежать за продуктами. Столько всего нужно уяснить. — И Шули указывает рукой на книги, разложенные на столе.

— Вообще-то шук скоро закроется. Шабатняя сирена застанет вас врасплох, если помедлите.

— Можно мне сходить за продуктами, а потом вернуться? Мне так хочется закончить то, над чем я работаю.

— Приходите и уходите, когда вам удобно, — говорит рав Кац. — Надеюсь, я ясно дал понять, что мы вам всегда рады.

А затем, открыто разглядывая набитый до отказа рюкзак Шули, добавляет:

— Вы не у друзей остановились?

— У меня уютный отель, — говорит Шули и встает на ноги. — Но я последую вашему совету и немедленно схожу за халой.

Рав Шули отправляется на рынок и покупает сладкую халу и пакет булочек. Покупает свечи и бутылку вина. Покупает хумус и огромный пакет огурцов. Пиршество!

А потом сидит за столом, пока не включается та шабатняя сирена, застав его врасплох, как и предупреждал Кац. Шули зажигает свечи прямо на столе, вместо подсвечников — пара стеклянных стаканов для чая. Читает молитвы и благословляет вино, с неотвязной тоской по дому. Шули произносит моци [104] Благословение на хлеб. и съедает в качестве ужина весь хлеб. Потом опрометчиво начинает подъедать запас огурцов и сидит за столом, пока свечи не догорают, — опасается, как бы от них в оставленной на его попечение ешиве не случился пожар.

Потом Шули берет рюкзак, идет через ворота в переулок, взбирается по ближней лестнице. Наверху выходит, сам того не замечая, на середину мостовой, шагает по обезлюдевшей — обычно оживленной — улице. Спускается, никуда не сворачивая, в парк, примыкающий к кварталу.

Находит скамейку на отшибе, в отдалении от улицы. Надевает свой единственный свитер и достает из рюкзака полотенце взамен одеяла. Рав Шули укладывается, вместо подушки под головой — рюкзак: устроился лучше, чем Яаков на камне.

Ох, как же Шули привык всматриваться в потолок. Здесь, расположившись под открытым небом, в приятной прохладе иерусалимской ночи, Шули смотрит вверх и предается ночным размышлениям, которым ничто не препятствует. Крыши над ним нет, и его взгляд устремляется все дальше и дальше, вглубь звездного неба.