Натан Энгландер - Кадиш.com

Шули пока еще ни на минуту не давал себе передышки от своей миссии. А атмосфера района вмиг улучшает настроение. Ощутив голод, он идет в кошерную пиццерию — само по себе приключение. Усаживается на террасе, ест пиццу, выпивает галлон кока-колы.

Смотрит, как снуют вокруг все остальные, с лопающимися по швам пластиковыми пакетами, заполненными иерусалимскими свечами [91] Иерусалимские свечи — сувенирные наборы восковых церковных свеч, которые якобы способствуют исполнению желаний. для доморощенных эзотериков, футболками «Не волнуйся, Америка, Израиль прикроет тебя со спины», шоколадными батончиками с ивритскими названиями. Замечает совсем маленького пишера: тот бежит и тащит спиральный шофар с себя ростом. Шули вспоминает про подарки жене и детям. Если он возвращается без единственного, за чем ездил, надо хоть подарки привезти.

Шули забредает в магазин, где в витрине целая гора ермолок — но ни одной настолько большого диаметра, чтобы годилась искренне богобоязненному человеку. Роется в товарах, берет в руки то хамсу, то талисманы из синего стекла, крутит в руках каменные мезузы и дрейдлы, армянскую керамику, бутылочки с цветным песком.

Уже собираясь сделать еще круг по магазину, вдруг слышит свое имя: не «Шауль», а «рав Шули». Перед ним собственной персоной — вот только что подумал о той свадьбе! — Дафна Вайдер, мать невесты.

— Куда ни пойду — везде встречаю кого-нибудь из вашей семьи, — говорит она. — Мири я видела в день хупы. А теперь — здесь и вдруг вы? Б’отот у’бмофтим [92] Со знамениями и чудесами ( иврит ). , — говорит она, подмигнув. И, посерьезнев, добавляет: — Это не отпуск — каникулы пока не начались. Кто же в лавке остался? Наверно, дети совсем отбились от рук.

— Я приехал учиться, на неделю. Что-то вроде творческого отпуска, — говорит Шули. Получается вполне естественно. — А вы? — спрашивает Шули, и на душе у него становится легко.

— Здесь наши молодожены. А мы с Зевом увязались за ними. У нас квартира в Рехавии, а мы в ней бываем слишком редко.

— Самой себя пригласить к дочке в ее медовый месяц — впечатляюще даже для еврейской мамы.

— Это не так ужасно, как кажется, уверяю вас. Таль идет в колель, и мы приехали проверить, как они тут, — на месяц, может, на два, пока они обживаются.

— Что ж, не забывайте, что счастливой паре требуется иногда от вас отдохнуть.

— Правда-правда, они часто бывают наедине, не на что жаловаться. И, — она снова подмигивает, — вы уж тоже не обходитесь со мной как мамочка.

Дафна уходит, так ничего и не купив. Шули смотрит ей вслед, пока она не растворяется в толпе.

Так живут очень многие из их общины: то и дело катаются в Израиль, словно это проще простого, словно можно въехать в туннель Линкольна [93] Туннель, соединяющий Манхэттен с территорией штата Нью-Джерси. и обнаружить на том конце Иерусалим. Для Шули вероятность случайно повстречать кого-нибудь из Ройял-Хиллс куда выше на улице Бен-Йегуда, чем на прогулке по Мэдисон-авеню в родном городе.

И все же — какова была вероятность встретить Дафну сразу после того, как он на подгибающихся ногах вышел из ешивы, вспоминая не что иное, как свадьбу ее дочери? Нет, тут скорее веление судьбы, чем случайность. Вдобавок он знает: важно не то, что он повстречал Дафну, а то, какие слова она из него выжала.

Шули соврал ей. Но то, как эти слова слетели с языка, как непринужденно он выговорил их, заставило Шули призадуматься. Обязательно ли этим словам быть враньем? Разве он здесь не в творческом отпуске, которым может распорядиться по своему усмотрению? Разве Давидофф не спровадил его передохнуть, разве Мири не одобрила поездку, разве Шули, едва приехав в Израиль, не принялся учиться с рвением — с каваной — от зари до зари? А следовательно, почему бы… — вот-вот! — почему бы не посвятить учебе еще денек лешем А-Шем? [94] Ради Имени (Бога) ( иврит ). Он не чета родителям своих учеников, состоятельным соседям с квартирами в Тель-Авиве и Нетании, с бонусными милями, начисленными за многократные перелеты. Часто ли он здесь оказывается? Разве не четкое послание получил он через Дафну?

Б’отот у’бмофтим, как сказала она сама. Со знамениями и с чудесами. Как если бы она — ангел, присланный отыскать Шули на дне отчаяния, извлечь правду, сокрытую в скорлупе его лжи. Дафну Вайдер направили сюда в качестве Божьего посланника, чтобы подставить плечо Шули, который едва держится на ногах.

Шули вытаскивает свой конверт с долларами. Держит купюры веером, высчитывая, сколько придется заплатить в отеле и насколько он близок к тому, чтобы обременить семью долгами.

Дверь ешивы никогда не запирают. И наутро, на заре, Шули сидит и ждет, заняв свое место за столом. Талес и тфилин он прихватил с собой, чтобы в доме учения присоединиться к миньяну. Сегодня четверг, день чтения Торы, и ему хочется ее послушать.

Когда приходят другие, Шули рад стоять рядом с Гиладом во время шахарит [95] Шахарит — ежедневная утренняя молитва («шахар» — на иврите «рассвет»), одна из трех обязательных еврейских молитв, наряду с послеполуденной минхой и вечерней маарив. — Примеч. ред. . Держа в голове мысленный образ Гилада, молится за напарника по учебе, такого мудрого юношу. Молится за свою семью, за ее доброе здоровье, безопасность и благополучие. Молится о том, чтобы Мири не перестала его поддерживать, и о том, чтобы она хоть отчасти поняла причины его поступка.

Размышляя о своих прелестных детях, он произносит молитву за горемычного Гавриэля. Пусть мальчик будет счастлив, пусть мальчик чувствует, что его любят. На что он надеется — не формулируя надежду, не облекая ее в слова, — так это на то, что ребенок не закончит подобно Шули, у которого половина жизни растрачена впустую, а вторая половина теперь уходит на попытки восполнить упущенное. Затем Шули молится за остальных студентов, стоящих по обе стороны от него. За этих близоруких, усердных юнцов, из которых в будущем получатся ученые мужи. Каждая секунда среди них ему в радость. Шули добавляет еще одну молитву — за сестру Дину в Мемфисе, и за свою мать и ее безмозглого муженька в Пало-Альто, и за своего отца на небесах. Молится за трудолюбивую женщину, которая готовит еду в переулке: Шули представляется, что она вечно утирает лоб. И, конечно же, он молится за Хеми, мечтая, чтобы тот каким-то чудом поскорее нашелся.

И — так уж обстоит дело — когда перед его глазами мелькает образ той порнографической женщины, Шули пристыженно молится и за то, чтобы у нее все было хорошо.

Парохет [96] Занавес синагогального ковчега со свитками Торы. перед ковчегом отодвигают, двери распахивают. Все в зале вытягиваются в струнку. Внутри — Тора, завернутая в привычный красный чехол: навершия увенчаны серебряными колокольчиками, а посередине чехла серебряный щиток.