Шанель Клитон - Следующий год в Гаване

Я хватаю ее за руку и притягиваю к себе.

— Ты что, имеешь отношение к движению «26 июля»?

— Конечно, нет, — с презрением отвечает она. — Но я знаю того, кто имеет.

— Твой друг? — перехожу я на шепот. — Любовник?

— Даже близко нет.

Ее взгляд возвращается к каменной крепости. Беатрис выглядит так, словно готовится приступить к выполнению неприятной работы.

У меня дрожь пробегает по спине от той ярости, что я вижу в ее глазах. Ее не переубедить.

— Прошло уже несколько дней, почти неделя. Где сейчас Алехандро? — Ее голос срывается. — Жив ли он вообще? А наш отец здесь. Что еще остается делать? Я должна попытаться.

— Беатрис…

— Ну все, хватит.

Я отпускаю ее, потому что другого выхода нет — если она не сделает то, что задумала, сегодня, то просто вернется сюда завтра. Разум покинул нас всех, и все же я больше не могу позволить себе принимать опрометчивые решения самостоятельно. Мой ребенок уже потерял одного родителя из-за этой революции, и теперь только от меня зависит его безопасность.

Я стою в тени Ла-Кабанья и смотрю, как моя храбрая, красивая, упрямая сестра входит в крепость. Я почти завидую Беатрис — завидую ее независимости, мужеству, дерзости. Только сейчас я в полной мере осознала, что беременна. Сначала мои мысли занимал Фидель, потом смерть Пабло и арест отца, а мысли о будущем ребенке отошли на второй план.

И только сейчас я полностью осознала, что стану матерью и буду самостоятельно воспитывать этого ребенка. Это одновременно и пугающая ответственность, и огромная радость.

Мимо меня проходят солдаты в рваных зеленых мундирах, их взгляды сначала устремляются на меня, потом на удаляющуюся фигуру Беатрис. До меня доносится их смех.

Еще один приступ тошноты.

Я молюсь, повторяя слова, которым меня учили в детстве и которые в последние месяцы я произносила чаще, чем за всю свою жизнь. Сейчас я молюсь за Беатрис, за отца, за брата, за моего будущего ребенка, молюсь за всех нас.

Проходят минуты, проходит целый час. С каждым мгновением ожидания усиливается мой страх — я боюсь, что, возможно, не увижу больше ни Беатрис, ни отца. Как без него мы будем жить? Примет ли нас мой двоюродный дедушка? Как мы это переживем?

И как раз в тот момент, когда моя паника достигает пика, Беатрис выходит. По ее виду не поймешь, удалось ли ей воплотить свой план. Она одинаково держится и одержав победу, и потерпев поражение.

Она останавливается в метре от меня с мрачным выражением лица.

— Я не смогла его вытащить. Но мне удалось его увидеть. Он ранен, но с ним все в порядке. Зол на меня за то, что я пришла. — Она сглатывает. — Они запихнули его в камеру с десятью другими мужчинами, словно животных в клетку.

— Что они собираются с ним делать?

— Даже не знаю. — Ее молчание красноречивее любых слов.

— Беатрис.

— Они расстреливают людей. Три раза в день. Каждый день. — Выражение ее лица становится убийственным. — Че нравится такое расписание.

На этот раз меня действительно тошнит, и содержимое моего желудка оказывается на земле передо мной.

Беатрис тут же подбегает, молча гладит меня по спине и убирает волосы с моего лица.

— Что с тобой происходит? — спрашивает она, пристально глядя на меня, как только я выпрямляюсь.

Я качаю головой, вытирая губы носовым платком, который достала из сумки. Во рту я чувствую едкий привкус.

— Сейчас не время.

Впрочем, долго я не смогу скрывать свое положение.

Беатрис не настаивает, но в глазах у нее читается вопрос. Я замечаю, что ярко-красная помада на ее губах размазана. Мне становится страшно.

— Что там произошло?

Она качает головой, закрыв глаза.

— Я в порядке. Сейчас не время.

Я обнимаю ее.

— Что же нам теперь делать? — спрашиваю я.

— Мы пойдем домой и будем ждать.

Взявшись за руки, мы удаляемся от крепости. У меня дрожат ноги. Позади нас раздаются выстрелы — один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь.

Я считаю их, а слезы текут по моим щекам.

Впервые в жизни я испытываю настоящую ненависть. Она полностью заполняет меня, уничтожая все на своем пути. А потом она исчезает, и ее место занимают новые эмоции, с которыми я не в состоянии справиться.

Есть десятки способов предать свою страну — нарушенные обещания, проваленная политика, расстрелы. Но самое страшное — это предательство молчанием. Когда мы терпели выходки Батисты, нам казалось, что мы поступаем мудро. Мы думали, что, поддаваясь власти, мы играем в долгую игру, которая позволит нам сохранить наши роскошные дома, членство в яхт-клубе и вечеринки с шампанским. Мы думали, что унижения, которым он подвергал простых людей, нас не коснутся.

Я говорила себе, что быть Пересом значит больше, чем быть кубинкой, что моя фамилия возлагает на меня огромную ответственность и я должна делать то, что от меня ожидают, должна соответствовать чаяниям моих родителей. И это гораздо важнее, чем бороться за то, во что я верю, или выступать против тирании Батисты.

Все это время мы только и делали, что притворялись. Созданный нами «рай» оказался всего лишь сомнительной сделкой с дьяволом, в то время как земля под нами тряслась и разламывалась, разрушая мир, каким мы его знали.

Фидель показал нам цену нашего молчания. Мы слишком долго ждали в тишине, в то время как другие голоса говорили. Мы жили словно в мыльном пузыре, отгородившись от остального мира, и были слишком заняты нашей жизнью, чтобы вовремя осознать, что Куба изменилась, а мы остались выброшенными за борт.

В тот вечер, собираясь на ужин с Луисом, я мысленно считаю, сколько времени мы еще проведем с ним вместе. До моего отъезда остается всего три дня, и я хочу, чтобы сегодняшний вечер стал особенным и длился как можно дольше. Луис стучится в дверь как раз в тот момент, когда я уже надушилась и надела красное платье. Воздух наполнен ароматом моего парфюма.

Я открываю дверь и вижу улыбающегося Луиса с букетом подсолнухов в руке. Его взгляд скользит по моей фигуре.

От дома Родригесов мы пешком идем к Малекону, держась за руки. Когда мы подходим к кромке воды, Луис покупает две бутылки «Президенте». Мы садимся на каменный выступ, наши ноги болтаются над водой, а когда вода разбивается о скалу, мелкие брызги падают на мои голые икры.

Солнце садится, и все вокруг преображается. Местные жители выходят из своих ветхих домов, собираются на набережной, принеся с собой музыку и смех. Луис обнимает меня за плечи, притягивая ближе к себе, я утыкаюсь лицом в изгиб его шеи. Мои губы скользят по его коже, и я чувствую соленый привкус. Мои волосы развеваются на ветру.

— Я буду скучать по всему этому, — говорю я, отворачиваясь от него и глядя на море. Такое чувство, что я приехала сюда совсем недавно, а мне уже скоро уезжать. Я влетела в этот незнакомый для меня мир, и он изменил меня. Я больше не хочу писать о кубинских ресторанах и еде, я жажду писать о революциях, изгнании, потерях. Мне очень хочется написать о будущем Кубы. Я мечтаю вернуться.