Вильгельм Оствальд - Искусство цвета. Цветоведение: теория цветового пространства

Кислыми красками красят шерсть таким же самым образом, но добавляют при этом еще серную кислоту, чтобы освободить кислоту красителя. В зависимости от природы красителя приходится так регулировать условия крашений, чтоб получить наивыгоднейшую форму осадка.

Также и на хлопчатобумажной ткани можно добиться такого рода непосредственного крашения. Оно требует, однако, от красителя большего приближения к коллоидному состоянию; здесь описываемый способ крашения не так широко применим, как при крашении шерсти, так как сродство между краской и растительными волокнами здесь гораздо меньшее, чем у шерсти и краски. Получаемые окраски менее стойко переносят мытье и трение. Такие красители называются субстантивными.

В большинстве случаев поэтому необходимо добиться нерастворимости окраски, переводя краситель в нерастворимое соединение. Для этого служат протравы. Для основных красок это будет высокомолекулярные кислоты, для кислых же красок это – многовалентные окислы металлов. Для того же, чтоб эти осадки, по возможности, хорошо проникали в волокно, его обрабатывают раньше одной только протравой и эту протраву закрепляют при помощи добавления какого-нибудь химического соединения, которое переводит протраву в нерастворимое, но вместе с тем доступное для красителя соединение. Это имеет место, например, с танином, благодаря солям сурьмы. Незакрепленную часть осадка удаляют промывкой и затем постепенно красят в растворе краски.

Протравой могут служить вещества как-либо закрепляющиеся на волокнах, как, например, субстантивные красители. Основные краски образуют со многими кислыми красками (особенно высокомолекулярными) нерастворимые соединения, цвет которых дает разностную (субтрактивную) смесь обеих красок.

Сходным с протравным способом крашения является тот, при котором красящему веществу дают образоваться внутри самого волокна. И здесь также одной составной части дают, по возможности, хорошо проникнуть в само волокно, затем удаляют часть краски, сидящую на поверхности, и обрабатывают второй составной частью.

Широкое применение нашел себе, наконец, кубовый способ крашения, по которому краску, которая сама по себе нерастворима, переводят при помощи восстановления в растворимое состояние, этим раствором пропитывают волокно и затем уже при помощи окисления получают окраску.

Как видно, всюду мы имеем дело по возможности с процессом образования красителя внутри волокна, так как проникновение краски внутрь волокна извне, как то, напр., имеет место у шерсти и шелка, не всегда имеет место.

Самый простой способ крашения это тот, при котором нерастворимые порошки красок прикрепляются на волокне при помощи связующего вещества, которое затем становится нерастворимым. Из всего громадного числа возможностей, которые здесь имеются и которые далеко еще не все использованы, в практике крашения материй пока что встречаем, как связующее вещество, только белок, который при нагревании переходит в нерастворимое состояние.

Зрение.Из всех наших чувств, зрение развито наибольше. Мы это заключаем из того, что наше представление о мире вообще есть по преимуществу представление о том, что мы видели . Слышимое, осязаемое, вкусовое, обоняемое несравненно проще и менее богато. Границы нашего мира – с одной стороны электроны и самые отдаленные звезды – с другой, мы воспринимаем исключительно нашим глазом. Представления нашей повседневной жизни состоят, если не исключительно, то во всяком случае, в своем громадном большинстве, из зрительных переживаний. В этот мир видимого мы размещаем все нами осязаемое, слышанное и т. д., так что зрительно данное является главенствующим.

Первостепенное значение зрения сказывается еще и в том, что это есть единственное многомерное (mehrfaltige) чувство. Слушать, осязать и т. д. мы можем только в одном измерении, в то время как наше поле зрения непосредственно дает многообразие двух измерений – поверхность, и позволяет воспринимать и третье измерение нашего эмпирического пространства, благодаря зрению бинокулярному. Кроме различения пространственных свойств вещей внешнего мира, которым мы обладаем и с помощью палочек (находящихся в сетчатке нашего глаза и нечувствительных к цвету), глаз обладает еще и способностью воспринимать цвета, что дает нам возможность познавать и вещественные различия предметов. Свойства предметов, которые мы встречаем во внешнем мире, в большинстве своем, воспринимаются посредством глаза; описания веществ в учебниках химии касаются почти исключительно зрительно-даваемых явлений.

Поэтому вполне естественно, что изучение особенностей глаза, законов зрения и психологического построения нами картины мира на основе данных зрения всегда считалось важной областью науки и тщательно разрабатывалось. Та чисть науки, которая изучает формы предметов, представляет собой область, раньше всего развившуюся, – это геометрия . Научная разработка этой дисциплины еще египтянами и греками, а затем Эвклидом считалась с тех пор образцом и прототипом для всех других наук. Недаром Б. Спиноза не нашел более ясного выражения для своего намерения создать строго научную этику, как указать на то, что она будет построена «геометрическим методом».

Тому биологическому факту, что ощущение цвета разнилось гораздо позже, чем восприятие форм, соответствует и то, что в ходе исторического развития науки учение о цвете развилось также на тысячелетия позже науки о формах. Собственно говоря, настоящее научное понимание этой области, пользующееся числом и мерой, относится к самому последнему времени и отдалено от эпохи создания научной геометрии почти на три тысячелетия, т. е. на большую часть всей известной нам истории человечества. Причина тому лежит, конечно, в гораздо большей сложности мира цветов и трудности его познания по сравнению с миром форм.

Также и другое ближайшее сравнение, а именно сравнение с миром звуков, который по своему значению ближе всего находится к миру цветов, показывает громадный промежуток времени, протекший между эпохами развития той и другой области. Числовые законы звуков также были открыты в древней Греции. История связала это великое открытие с именем Пифагора, чьи измерения тонов при помощи монохорда выделяются своей оригинальностью среди произведений того времени. Благодаря такому научному обоснованию, искусство звуков и развилось до уровня первого и наиболее могущественного искусства нашей культуры.

Искусства света в таком смысле не существовало вплоть до наших дней, так как по отношению к цветам отсутствовало обоснование, подобное измерениям Пифагора. Без такого же научного обоснования невозможно было и более высокое развитие соответствующего искусства. Теперь это обоснование имеется, и то тут, то там появляются уже силы, которые создадут новое настоящее искусство цветов, начало коего будущие историки отнесут к первым десятилетиям XX века, когда оно тихо зародилось во времена величайшей войны, истреблявшей человечество.