Тереза Фаулер - Хорошее соседство [litres]

В такой ранний час в парке никого нет. Люди слышат выстрелы, но они слишком далеко, чтобы кто-то опасался за свою безопасность. Они слышат выстрелы и ждут. Ничего больше не услышав, идут по своим делам, уверенные, что решением проблемы займется кто-нибудь, кто оказался от выстрелов в непосредственной близости, а им в это вмешиваться не нужно.

Ксавьер несколько минут смотрит на Брэда, чтобы убедиться, что все кончено. Стук сердца эхом отдается в ушах. Он собирался это сделать, и он это сделал, но все оказалось иначе, чем он представлял. Ему так легко. Так чудовищно прекрасно. Шум в ушах – это звуки оркестра, аккомпанирующего прекрасной, трагической арии, плачущей о том, что не должно было случиться и все же случилось.

Удостоверившись, что выстрел был успешным, Ксавьер выходит, кладет ствол в багажник, вновь садится в машину. Он едет, не превышая скорости, а Брэд лежит у спорткара за сто шестьдесят тысяч долларов, истекая кровью, но не так сильно, как вы могли бы подумать, потому что, когда пробивается аорта, кровь, которую сердце успело по ней протолкнуть, в последнем бесплодном сокращении изливается в грудную полость, где много свободного места.

Мертв ли он? Скорее всего, да, а если нет, он, конечно, умрет к тому времени, как Бренда, секретарша, приехав на работу к семи, обнаружит его.

Может, он проведет целую минуту или даже больше в страшных мучениях и ужасном осознании, что его обошли и что он заслужил такую позорную смерть.

Ксавьер очень надеется на такой исход.

Но нет, ничего этого не произошло. Сидя в машине и наблюдая за Брэдом, Ксавьер продумывал свой план дальше, продумывал его до конца, смотрел на себя глазами тех, кто будет рассказывать о нем в СМИ. Черный насильник совершил еще одно преступление. Чего еще ждать от головореза.

Никто не скажет: этот молодой человек, прижатый к стенке – дитя нашей правовой и культурной несправедливости, и все, чего он хотел – бороться за настоящую справедливость, добиться которой он мог только таким путем.

Поэтому, обдумав, как он убьет Брэда Уитмана, Ксавьер понял: таким способом он лишь создаст версию самого себя, в которую все они так сильно хотели поверить. Неважно, какова причина. Неважно, что их поступки сделали его таким. Все, что они скажут, все, что они услышат, будет одним-единственным словом: убийца.

Потому что именно им станет Ксавьер.

Он завел машину и поехал в другом направлении, а Брэд направился к офису.

Остановившись на пустом перекрестке, Ксавьер заметил небольшой предмет у лобового стекла. Пластиковый пакет, почти незаметный за сосновой хвоей. Он вышел, взял пакет, вынул из него сложенную записку.

Зай,

Я наконец вернулась домой из парка, и теперь меня хотят увезти к родителям Брэда в Теннесси. У меня нет доступа ни к телефону, ни к компьютеру, и все, что я могу – написать тебе записку. Меня пытаются убедить, что ты меня использовал, что ты практически меня изнасиловал. Но я не могу поверить, что это так. Я не хочу в это верить. Я хочу верить, что ты любишь меня, хотя мы никогда об этом не говорили. Если так, то знай, что я тоже тебя люблю, и все это – плохой сон, который однажды кончится. Глупая история, которую мы расскажем друг другу по дороге в Сан-Франциско в нашем автокафе, правда? Я люблю Зая, которого знаю. Наверное, это все, что я могу сказать, прежде чем мы снова увидимся.

Джунипер.

Вот так. Что ж, это многое объясняло.

Слова Джунипер согревали душу Ксавьера, пока он ехал в городской парк, не превышая скорости, как и планировал. Они прояснили его рассудок, придали сил. Даже наполнили его счастьем. Она любила его. Она не думала о нем ничего плохого.

Городской парк в этот ранний час был оживленным. Олени, птицы, еноты, лисы – кто-то только просыпался, кто-то заканчивал бессонную ночную смену, забираясь в норы, гнезда, прячась в тенистые рощи, закрывая крыльями клювы и глаза. Капли ночной росы стекали с листьев, превращаясь в падающие бриллианты там, где их ловил солнечный свет. Это было место спокойствия и красоты. Место, где царила безмятежность.

Ксавьер въехал в парк, остановил машину там же, где в прошлый раз. Проглотил таблетку «Викодина», взял винтовку, телефон и блокнот, вошел в хижину, сел на пол, где они с Джунипер в тот день расстелили одеяло.

Где оно теперь, это одеяло? Во внедорожнике Джунипер? В полицейском участке, рядом с другими доказательствами – ножом и бутылкой из-под вина?

Доказательствами.

Да, это было преступление. Все верно.

Деревянный пол был прохладным и гладким после стольких лет ночевок и пикников. Ксавьер провел руками по дереву, вспомнил, как они с Джунипер сидели здесь рядом, ели и смеялись, как его голова кружилась от вина и предвкушения близости.

Он вспомнил, как они верили, будто знают ответы на все вопросы о своем будущем, будто нужно лишь подождать, и оно наступит.

Он вспомнил, как Джунипер притянула его к себе. Как он волновался, что ей будет неприятно. Как странно и в то же время прекрасно стало, когда их тела слились в единое целое. Как он посмотрел ей в глаза и почувствовал… все.

Этот взгляд. Вот что он держал в памяти.

Записку Ксавьера с указаниями, где искать его тело, полицейские нашли в хижине. Рядом с запиской лежал телефон. Он отключил блокировку, чтобы Вэлери смогла включить снятое для нее видео и песню, написанную около месяца назад, которую он собирался смонтировать и показать ей перед отъездом в Сан-Франциско.

Видео он записал в хижине. Солнечные лучи пробивались в окно, ярко освещали его фигуру. Глядя в камеру, он говорил:

– Все ваши герои, и мои тоже – люди, пожертвовавшие собой ради чего-то важного, отдавшие свои жизни – поступили так не потому, что хотели умереть, правда? Просто они не могли жить в таких обстоятельствах. И я тоже. У меня нет другого выхода, мама. Нет будущего, ради которого стоит жить. Живым я стану бесполезен для всех, и для самого себя тоже. Я ничего никому не смогу дать. Ты же это понимаешь, да?

Я знаю, ты будешь злиться, и плакать, и мучиться, и все такое. Но когда это пройдет, пожалуйста, гордись мной за то, что я не сдался. Покажи это видео всем, чтобы они знали, как паршиво устроен мир, и как не те люди получают слишком много власти, и каким может быть результат, и как важно не допустить, чтобы такое повторилось.

Я очень тебя люблю… – его глаза наполнились слезами, голос задрожал. – Ты самая лучшая мама. Я знаю – ну хорошо, я надеюсь, – что мы снова встретимся на небесах. Только не слишком рано, окей?

Нет, я не боюсь. Это станет облегчением , – он отвел взгляд в сторону. – Папа ждет меня, и я уверен, он скажет: ого, ну наконец-то я пообщаюсь с моим мальчиком! – Ксавьер улыбнулся. Потом помолчал и добавил: – И последнее. Скажи Джунипер, что я тоже ее люблю. Увидимся!