Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Прежде всего для любви нужны двое: нельзя позволить себе любить того, кто вас не любит. Учителю было не меньше двадцати пяти, возможно, он был помолвлен с какой-нибудь девушкой из города и не мог заинтересоваться – разве что в силу природной душевной щедрости – бедной пастушкой. Однако не выдумала же она этот сон с поцелуем, который наводил на разные размышления. Но то был не тот поцелуй, которым награждают любя, можно ведь поцеловать и ребенка, и отца, и друга. Большой Энцо всегда целовал ее, когда наведывался в Ле-Плантье по воскресеньям. И потом, учитель наверняка сказал это в шутку, не придавая никакого значения своим словам… Мало того, сегодня утром он не явился вместе с мэром и господином Белуазо, чтобы известить ее о важном для нее событии. А ведь сейчас каникулы, и он мог бы прийти… Но не пришел, и это неоспоримый факт.

В любом случае свершившаяся месть в итоге оказалась более внушительной и жестокой, чем она могла себе вообразить… Она вытянулась на камне в тени рябины, ее веки вдруг отяжелели, как в те счастливые времена, когда она верила в «продавца песка».

Она смежила их и уснула.

И только тогда слова мэра о жителях деревни откликнулись в ней страшным сновидением: несколько групп крестьян поднимались вверх по склонам холмов, потрясая дубинками и вилами. Медленно, шаг за шагом, продвигались они молча вперед, а вслед за ними валила толпа старух, изрыгающих вопли ненависти…

Она хотела бежать, но с ужасом поняла, что не в состоянии двинуться с места… И тут появился учитель, заслонил ее собой и закричал каким-то особым, устрашающим голосом:

– Это она перекрыла воду, но вы это заслужили! Это было ее обязанностью, а значит, ее правом. Я предупреждаю вас: если кто-то дотронется до нее, то будет иметь дело со мной!

Старухи бросились врассыпную, испуская крики ужаса; мужчины остановились и почти все сняли шляпы, чтобы приветствовать бесстрашного рыцаря. Она держалась позади него и вдруг сделала необыкновенное открытие: он был горбатым! Нет, не согбенным, а именно горбатым, его спину украшал большой и прекрасный горб, на котором можно было переносить тяжелую, полную воды бутыль! Сильное и сладостное волнение разбудило ее, в глазах ее стояли слезы счастья, и она поняла, что любит его.

Сидя на отполированной заветной глыбе, откинувшись назад и уперевшись в нее руками, она всматривалась в даль, в голубоватые бары Рефрескьер. Счастливое беспокойство и некая гордость переполняли ее, как вдруг раздался ласковый визг. Она повернула голову: черная собака лежала, вытянувшись у ног Бернара, который сидел в зарослях лаванды и улыбался. Она вскочила и, краснея, улыбнулась.

– Вы уже знаете? – спросил Бернар.

– Да.

– И что вы намерены делать?

– Не знаю… Не думаю, что мы туда вернемся. Слишком много неприятных воспоминаний для нас с мамой… И потом, мне всегда будет мерещиться повешенный там, где когда-то были мои качели… А главное, в доме, должно быть, остался его запах…

– Я вас понимаю, – отвечал Бернар, – ну а что касается всего остального, что вы решили?

– Господин мэр посоветовал мне пойти на крестный ход.

Учитель встал и проговорил, упирая на каждое слово:

– Если вода не вернется, если вы уверены, что она не может больше вернуться, я вам все равно советую пойти. Вот говорят: нужно выть с волками, а мне кажется, необходимо и блеять с овцами, коли ты часть стада.

Голубые глаза Манон потемнели.

– Я не часть стада!

– Стадо не выбирают. Эта деревня – место, где родилась ваша бабушка и многие другие, чьим потомком вы являетесь…

– Моя бабушка их терпеть не могла. Она говорила, что это животные, и они доказали это. Я знаю, что мой отец хотел… подружиться с ними. Он никогда об этом не говорил, но я это чувствовала… Мы только раз спустились в деревню, и они бросили шар. Ему в спину.

– Знаю, – отвечал Бернар, – глупое происшествие, ловушка, подстроенная злой судьбой… Это безобидный Кабридан бросил шар и до сих пор сожалеет об этом. Настоящие виновники – Субейраны. Они обманули деревенских на ваш счет, обманули вас, рассказывая вам о деревенских. Это их второе преступление, порожденное первым. Но если бы ваш отец однажды утром в вельветовых брюках и грубых башмаках зашел к мэру и сказал ему: «Я сын Флоретты», деревня приняла бы его. По-своему, конечно. Они бы, вероятнее всего, насмехались (потихоньку) над его тыквами и кроликами, они бы не выдали Субейранов… Но в дни засухи близнецы Англада или, может быть, Памфилий с Казимиром поднялись бы в Розмарины с мотыгой на плече и под предлогом поиска крылатых муравьев для своих силков напоили бы поле.

Манон вслушивалась в звуки прекрасного мужского голоса и всматривалась в глаза цвета жареного кофе, блестевшие на загорелом лице, – такие же были и у ее отца… Вдруг она отчего-то разволновалась и прошептала:

– Вы хотите сказать, что мой отец был не прав?

– Нет, вовсе нет, – отвечал Бернар. – Но жертвы не всегда совершенно невиновны. И потом, в любом случае он отомщен. Главный виновник мертв, а выживший сообщник – убитый горем старик, наполовину обезумевший от ярости и отчаяния. Другие, единственная ошибка которых – молчание, потеряли половину урожая, а у них жены и дети.

– У моего отца тоже были жена и ребенок.

Помолчав, он спросил:

– Кто нарисовал черные стрелы?

– Столяр, – ответила она, подняв на него глаза.

– Я так и думал. К тому же он вам сказал, что гроб вашего отца был оплачен за счет средств коммуны. Это не так. Он сделал его за свой счет.

– Он не крестьянин, ему не нужна вода, – помолчав, проговорила она.

– Но ему нужна деревня. Если молодежь разъедется, ему тоже придется перебираться в другое место…

Она ничего не ответила, глаза ее были опущены.

– Одна моя бабушка была протестантка, иногда она читала мне Библию. Я помню фразу, изреченную богом Израиля, жестоким и непримиримым: «Если есть хоть один праведник в этом городе, он не будет разрушен» [67] Неточная цитата из Библии. См. Бытие, Пятикнижие Моисея, 18: 23–33. .

Она по-прежнему молчала и судорожно теребила веточку фенхеля.

– Если бы ваш отец был жив и мог вернуть им воду, как бы он поступил? – снова заговорил он тихим голосом.

Она вдруг вскинула на него глаза, в которых засверкали слезы.

– О! Он…

– Так вот, в память о нем нужно сделать то, что сделал бы он. – Она плакала, он повернулся к собаке и проговорил: – Ну что, Бику, хочешь пойти на поиски того тушканчика, который удрал от тебя в тот раз, когда ты так удивилась, получив камнем по черепу?

В начале ночи они встретились перед заваленным входом в пещеру. Полная луна, словно воздушный шар, поднималась вверх, вынырнув из соснового леса на вершине холма, дул теплый ветер, два сверчка поочередно, словно перекликаясь, стрекотали в траве. Бернар надел туфли на веревочной подошве и двигался бесшумно как тень. Манон, покрыв собранные в узел волосы черной мантильей, помогала ему расчищать вход; он был поражен силой и ловкостью пастушки, которая спокойно ворочала камнями, весящими по двадцать пять килограммов каждый.