Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Чтобы срезать тыкву, понадобился секатор, затем ножовкой, которую долго чистили песком, экзотическая тыква была разделена на два полушария.

Кольцо черных блестящих семечек утопало в волокнистой мякоти молочной белизны. Уголен отрезал ломтик, вслед за ним и все захотели попробовать.

– Вкус не как у тыквы, – сказал Уголен.

– Похоже на арбуз, только не сладкий… Вкус свежий. Запах легкий, трудноопределимый… Вкуснейшая штука! – подумав, проговорил господин Жан.

– Остается проверить, понравится ли кроликам и не вызовет ли у них понос… – заметил Уголен.

Проверка состоялась сразу же: они приготовили корм, подмешав к белой мякоти тыквы отруби. Блюдо пришлось кроликам по вкусу, и никаких нежелательных последствий замечено не было.

Потом Эме сделала из тыквы оладьи по найденному в кулинарной книге рецепту: они имели огромный успех, и Уголену пришлось признать – необычная тыква обладает многими прекрасными качествами; он объявил, что тоже будет ее выращивать.

– Вот и второй вопрос решен, мы на правильном пути! – сказал господин Жан.

– Вы добились успеха!

– Пока что нет! До полного успеха еще далеко! Но, без всякого сомнения, старт взят!

– Старт, старт, – повторял Лу-Папе, когда Уголен рассказал ему о том, что случилось, – взять старт можно… но надо еще добежать до финиша!

Племянник был настроен пессимистически. Он пришел к выводу, что горбуна кто-то бережет.

– Папе, – сказал он, – у нас никогда не выпадало столько дождей летом… По-моему, Боженька послал их ему взамен родника, который мы живьем замуровали…

– Ну и дурачок ты, дурачок, каких мало, – покачал головой Лу-Папе.

– К тому же они ничуть не скучают по городу, даже наоборот! Никогда они не выглядели такими счастливыми. Он работает как вол и тем не менее набирает вес. Его жена день-деньской поет, как соловей, девочка выросла на целую ладонь. У нее вот такие икры. Она весь день ест, пляшет и поет, качаясь на качелях. Да нет же, он, что ни говори, далеко не дурак… Правда, бывает слишком высокого мнения о себе, и не всегда понятно, что он говорит, но с огородом-то преуспел, с загоном для кроликов справился, детеныши его ярмарочного самца хоть куда, а его тыква, твердая как камень, вовсе не выдумка: всего с четырех растений он соберет двести килограммов плодов, и годятся они в пищу как людям, так и животным… Вначале мне было смешно, а теперь он меня пугает, и, я так думаю, он никогда не уберется отсюда!

– Да же нет, говорю тебе! Не ерунди, Куренок! – возражал Лу-Папе. – Ему удалось вырастить четыре растения, потому что он мог их поливать, но, если он хочет посадить пятьсот, половина из них загнется в июле, а остальные дадут ему плоды с миндальный орех!

Во-вторых, предположим, ему удастся увеличить поголовье кроликов до пятидесяти штук: десять сдохнут от болезней, семь-восемь унесет сарыч, столько же сожрет куница, а с началом засухи в холмах больше не будет травы, и ему придется покупать корм для тех, кто выжил, так что он станет продавать кроликов по три франка, притом что ему они обошлись в пять, а когда франки кончатся, он отсюда уберется.

Однажды вечером, после того как Манон заснула, Жан Кадоре вошел в спальню жены и присел к ней на кровать.

– Эме, я все рассчитал. Из тех 13 682 франков, которые я получил по наследству, почти ничего не осталось, потому что я все вложил в дело, которое должно принести нам богатство, но сегодня могу тебе с уверенностью сказать, что я выиграл партию… Все наши расходы оплачены, и самое трудное позади. Я доверяю тебе оставшиеся деньги: тысячу сто двадцать три франка. Такой суммы было бы достаточно, чтобы прожить целый год, даже если бы у нас не было других доходов. Нам не надо платить за жилье, мы не нуждаемся в дорогой одежде, у нас сколько угодно овощей, и я надеюсь, что через три месяца начну поставлять кроликов на продажу.

– Если понадобится, мы могли бы продать мое ожерелье. Мне всегда говорили, что оно стоит по меньшей мере десять тысяч франков, – ответила Эме.

– Продать ожерелье? Никогда! – вскричал он. – Твое ожерелье – семейная реликвия и должно оставаться в семье. Я скорее буду ходить босиком, нежели продам его! Отказываюсь даже думать о таком святотатстве. К тому же оно было бы бесполезным. Пусть даже наша финансовая ситуация не из блестящих, но она совершенно здоровая, и могу тебя уверить: через год начнется путь к успеху. Я сейчас все объясню…

– Мой милый муж, – возразила Эме, – не нужны мне никакие объяснения, я и без них прекрасно знаю, что рядом с тобой нам ничто не грозит. Даже если бы ты сказал мне, что у нас не осталось ни гроша, я, разумеется, поверила бы тебе, но это насмешило бы меня. Я одного хочу у тебя просить: утомительным работам пришел конец, у тебя теперь намного меньше забот, а по ночам уже случаются холода. Так что, мне кажется, было бы вполне естественно, чтобы ты ложился спать возле меня.

Она вдруг покраснела и с головой спряталась под простыню, но в этом не было никакой необходимости, поскольку муж сразу же задул свечку и лег рядом.

Тихо и приятно прошла осень.

Тыквы были собраны и разложены на полках в кухне, поскольку на чердаке водились крысы. Горбун каждое утро распиливал по три штуки на суп для семьи и корм кроликам, а черные семечки мыл и ссыпал в большую стеклянную банку в шкафу… После чего вся семья отправлялась в холмы «за травами».

Первыми шли козы, за ними горбун, он нес на плече большой рулон джутовой ткани, а в карманах вьюка ослицы лежало несколько пустых мешков, серп, косы и чем перекусить.

Манон то подзывала коз к себе, то погоняла их криком или брошенными камешками и всю дорогу, проходя мимо отвесных скал, ждала, что эхо ответит на ее заливистый смех или игру на губной гармошке.

Сзади семенила, останавливаясь у каждого чертополоха, ослица; от легкого удара хозяйского прутика она опять пускалась в путь, не спеша, с целым ворохом колючих веток во рту.

В первое время не было нужды ходить далеко, но мало-помалу приходилось подниматься все выше к далеким ложбинам на плоскогорьях, где еще скудно зеленели поздние злаки.

Там их ждала Батистина, которая пасла свое маленькое стадо и собирала лекарственные растения. Она помогала им набрать травы. Примерно в полдевятого, сев в кружок у подножия какой-нибудь скалы, они с аппетитом завтракали, а потом длинными пологими склонами спускались вниз.

Мешки с травой, навьюченные на ослицу горой, похожей на купол, покачивались в такт ее шагам; Жан Кадоре шел впереди ослицы, и идущим сзади видны были только его ноги: казалось, по дороге движется музыкальный стог сена.

В декабре начался сбор оливок. Старые деревья, освобожденные от поросли и засохших веток, несмотря на то что их стригли как попало на корм козам, все же не остались безразличны к заботам, которых им не оказывали столько лет, и отплатили тридцатью пятью литрами оливкового масла; честняга-владелец оливковой мельницы в Брамафане, до слез тронутый добродушием и горбом господина Жана, присвоил себе под шумок только одну десятую часть масла.