Йозеф Кот - Кегельбан

Все это было давно. Теперь ее нет. Нет и мужчины, который, услыхав щелчок замка, в испуге пустил ледяной душ и стоял, лязгая зубами, словно в ноябрьскую непогоду под дождем, промочившим его до нитки. «Идиот, открой теплую воду, отверни красный кран!» Или он был дальтоник и не различал цвета на кранах? Да, наверняка был дальтоником, если додумался ходить в розово-голубой, чужой дом, к женщине, которая ему не принадлежала. А разве ему, Яну Морьяку, она принадлежит! Интересно, кому она вообще может принадлежать, если ее нет, если она не существует? Как хорошо, что ее нет. Как хорошо, что на седьмом этаже розово-голубого дома он живет один и изредка пробегает взглядом брачные объявления. Только почему-то женщинам не нужны мужчины с квартирами, это мужчины ищут женщин с жильем.

Он сошел, не доехав одну остановку до Главного управления, и завернул в парикмахерскую.

— Побрить, — коротко сказал он, сев в глубокое кресло, и мастер с голой, как колено, головой повязал ему белую салфетку и полотенце, заметив мимоходом:

— Не мешает и постричься.

— Не надо, — отказался Ян. — У меня мало времени.

— Я предложил бы вам «Банфи», — не отступал мастер. — Привез из Дёра, целую коробку провез тайком.

— Для себя?

Мастер смутился.

— И для себя тоже, — с вызовом проговорил он и, зловеще насупясь, принялся править бритву на темном ремне. — Одним «Банфи» помогает, а кому и нет, волос у всех разный.

— Попробую как-нибудь, — миролюбиво заключил Ян, чтобы немного расположить к себе мастера. — Но не сегодня. Я спешу.

— Смотрите, а то потом не будет — венгерские таможенники стали больше придираться.

Ян замолчал, опасаясь, чтоб мыло не попало в рот.

— Еду я, значит, и на досмотре один таможенник, сопляк совсем, велит мне открыть капот. А у меня «шкода». Открываю. Он пялится на мотор и говорит: «Почему это у вас в багажнике мотор?» — «А что такого?» — «Два мотора в одной машине возить не разрешается», — говорит он. «С каких пор? Раньше разрешалось», — говорю, так, для смеха. «Вы еще будете мне доказывать!» — начал он выступать и зовет своего старшого. Тут и другие таможенники поднавалили, столпились вокруг моей машины и ржут над сопляком. «Он первый раз «шкоду» видит», — орут. А мне что, я под шумок — ходу, и вот уже дома, с «Банфи». Не было бы счастья, да несчастье помогло, повстречал дурака. Не дергайтесь, а то еще порежу.

Бритва скребет подбородок и щеки, а щетину на верхней губе, под носом, мастер оставляет напоследок. Прихватив двумя пальцами кожу, натягивает ее, орудует бритвой. И вот уже, придерживая рукой голову Яна над раковиной, смывает вонючей губкой остатки мыльной пены.

— Ну все, — удовлетворенно говорит он. — Вы даже ничего не почувствовали. У меня твердая рука, мне бы хирургом работать.

— За чем же дело стало? — отозвался наконец Ян.

— Потому что терпеть не могу крови. От одного ее вида мне не по себе. Может, хоть височки подровняем?

— Ладно, — сдается Ян.

Резкий запах питралона, которым мастер щедро покрывает ему кожу лица, щекочет в носу, и Ян чихает.

— Будьте здоровы, — с поклоном говорит мастер. — Прямо как с картинки, молодой человек.

Ян снова чихнул.

— Знаете, чем лучше всего лечить насморк? — проникновенно начинает мастер, будто от этой фразы зависит размер чаевых.

— У меня нет насморка. — Ян решительно поднимается с кресла.

— Заходите еще, попробуйте «Банфи».

— Я вам говорю, что у меня нет насморка.

К счастью, в парикмахерскую входит новый клиент, и мастер сразу теряет интерес к Яну. Ян молча расплачивается и опускает в карман его белоснежного отглаженного халата крону.

— До свидания.

Мастер переворачивает подушку на сиденье кресла и словно не слышит этого.

Штефан Каган был его начальником уже много лет. С первого же дня работы Яну запомнился мягкий и в то же время не знающий снисхождения взгляд.

— Имейте в виду, у меня вам придется несладко, — сразу заявил он Яну. — Я требую дисциплины, точности и честности. Ясно?

— Ясно, — с горячностью неофита подтвердил Ян.

— Никто и ничто не должно влиять на ваши решения. Ясно?

— Ясно.

Ян всегда относился к Кагану с большим уважением. Худой, высокий, чуть сутуловатый, Каган, казалось, не был подвержен никаким человеческим слабостям. Он обычно не принимал участия в общих празднествах, юбилеях, проходивших в Управлении. Личная жизнь заведующего отделом контроля и ревизий оставалась загадкой для сослуживцев. Кто-то утверждал, будто Каган вдовец и живет у дочери, кто-то видел его на прогулке в сквере с двумя внучатами.

— Ты? — приветствовал он Яна, когда тот вошел в кабинет. — Так скоро я тебя не ждал. Кончил уже, что ли?

— Нет, — покачал головой Ян. — Дела там обстоят неважно.

— Что же именно? — Каган поднял наконец глаза от разложенных на столе статистических таблиц.

— У Михала Арендарчика дела неважнецкие.

— А-а, — протянул Каган. — Ты обследуешь его фабрику. Кухонная мебель, да?

— Вот документация, — и Ян полез в портфель.

— Не надо, — остановил его Каган. — Да, знаешь, тобой интересовался генеральный директор.

— Чего вдруг?

— Расспрашивал, что ты за человек, можно ли на тебя положиться.

— В связи с чем?

— Я сказал, что рекомендовал тебя в партию и ты еще ни разу меня не подводил.

— В связи с чем он интересовался мной?

— Наверное, повысить хочет, — колко проговорил Каган, и Ян понял, что шеф еле сдерживается, чтоб не взорваться от злости.

— Скажи правду, — взмолился Ян. — Это связано с Арендарчиком?

— Не знаю. Я обещал прислать тебя, как только ты появишься. Зайди, воспользуйся случаем, раз уж приехал.

— А что ты мне посоветуешь?

Штефан Каган встал и прошелся по кабинету.

— Я без пяти минут на пенсии, — вполголоса сообщил он. — Всю жизнь я старался поступать так, чтобы спать спокойно.

— И удавалось?

— Теперь иногда принимаю таблетки от бессонницы. — Каган сел и снова уставился на таблицы. — Но это, видимо, уже возрастное. Если хочешь, я сообщу насчет тебя генеральному. — Не дожидаясь ответа, он снял трубку и набрал номер. — У меня Ян Морьяк, — сказал он. — Узнайте, может ли шеф его принять.

От волнения Ян даже взмок. Генерального директора он видел лишь издали на общих собраниях, никогда не разговаривал с ним. Собственно, они и знакомы-то не были. Ян знал, что их генеральный, человек сравнительно молодой и энергичный, любит играть на публику. Выступая, не забывает сдобрить свою речь двумя-тремя расхожими шутками, которые как раз в моде, заранее уверенный, что его выступление будет сопровождаться взрывами смеха. Прирожденный оратор, этого у него не отнимешь. Ян живо представлял его себе даже в роли эстрадного конферансье. В то же время его уважали как дельного специалиста и организатора, здраво и остро мыслящего. «Чего бояться? — подумал Ян. — Может, он просто хочет со мной познакомиться ближе, поговорить о погоде, рассказать анекдотец. Иногда это называется «работой с людьми». «Как вам спалось?» — спросит он вахтера, дежурившего всю ночь в своей стеклянной будке. «Вы как будто прямо от парикмахерши», — скажет он уборщице, даже не поглядев на ее слипшиеся волосы, покрытые косынкой».