Йоханнес Зиммель - Мечтай о невозможном

Фабер посмотрел на Белла. Врач улыбался. «Какой человек!» — подумал Фабер.

Он стал читать дальше:

«Я хотела бы поблагодарить за это коллектив госпиталя и помочь в лечении детей, больных раком, чтобы и другие больные дети излечились, как я. Наш маленький Давид дает нам столько радости, и мы очень счастливы. Еще раз благодарит всех вас от всего сердца Ваша Эльфрида Вацек».

— Вот она, — сказал Белл и показал на фотографию рядом с письмом. Фабер увидел смеющуюся молодую женщину с ребенком на руках. — У нас много таких писем и фотографий… Почему мы все здесь делаем эту работу? Знаете, господин Джордан, жизнь сразу обретает смысл, когда кому-то из нас — любому из нас — бежит навстречу смеющийся ребенок, про которого еще десять лет назад сказали бы, что лечить его бесполезно.

Мимо Белла и Фабера, оживленно жестикулируя, прошли два клоуна с ярко размалеванными физиономиями — один в желто-черном костюме в шашечку, другой в красно-белом клетчатом, на париках — красном и черном — маленькие шляпки, на ногах — бесформенные ботинки.

— Что это такое? — Фабер был ошеломлен.

— Наши клоуны! Профи и студенты. Все дети любят их. Мне еще нужно сбегать на опорный пункт. — Белл показал на длинную полукруглую стойку, за которой работали врачи и сестры. Они звонили, сидели перед экранами компьютеров или разговаривали с посетителями. Опорный пункт был выдержан в ярких тонах и украшен детскими рисунками и сверкающими современными безделушками.

Белл сказал молодой сестре, что теперь идет к Горану. Кое-кто из врачей и сестер с любопытством взглянул на Фабера и быстро отвел взгляд. Они были посвящены.

— Такой опорный пункт находится на каждом этаже, — сказал Белл.

— Пошли! — Он быстро зашагал по коридору. Им встретились две молодые женщины в желтых халатах.

— А это — кто? — спросил Фабер.

— Желтые тети, — сказал Белл. — Добровольные помощницы. Кроме клоунов и желтых теть у нас есть также психологи и учителя, которые занимаются с детьми, находящимися один или два года на лечении. Кроме того, у нас есть психотерапевты и воспитательницы детского сада, есть даже свой священник.

Одетая как крестьянка женщина, ждавшая в коридоре, поспешила к Беллу. Никогда прежде Фабер не видел таких счастливых лиц.

— Господин доктор, господин доктор! — Произношение женщины было специфическим. — Я жду вас уже два часа. У Францля поднялась гемограмма! Боже мой, гемограмма поднялась! — по ее щекам лились слезы. — Я молилась день и ночь, чтобы она подскочила, и Бог услышал меня. Он услышал меня, но благодарность я приношу вам, господин доктор, никогда я не смогу выразить вам всю свою благодарность. Гемограмма у Францля подскочила!

— Я уже знаю это, фрау Вагерер. — Белл успокаивающе погладил ее по плечу.

— Францль будет жить! — запинаясь, лепетала женщина. — Его гемограмма снова поднимается…

Белл потянул Фабера за локоть и двинулся дальше.

— Надеюсь, что она поднимается не слишком, — тихо сказал он.

— Что вы имеете в виду?

— Надеюсь, что это не пойдет через край. У Франца упорная, затяжная лейкемия. Если сейчас процесс пойдет слишком быстро, это будет означать, что раковые клетки, возможно, снова появятся.

— И тогда?

— И тогда мы должны будем начать все с самого начала, если он еще сможет это выдержать, — сказал Белл.

«Если бы я мог писать! — думал Фабер. — Если бы я еще мог писать!»

Горан Рубик лежал в той части Второго онкологического отделения, куда поступали тяжелобольные дети, еще не страдающие раком. Когда врач и Фабер вошли в палату, сестра, сидевшая на табуретке рядом с кроватью, поднялась и вышла.

— Горан, здесь твой дедушка, — громко сказал Белл. Казалось, что мальчик спит.

Горан медленно открыл глаза. Они были с желтизной, как и его кожа. Выглядел он ужасно. Рот скривился, приоткрытые губы с трудом сложились в улыбку.

— Деда! — сказал он и протянул дрожащую правую руку.

— Деда — так называют в Косове дедушку, — громко сказал Белл. — Он уже много раз спрашивал о вас. Он так вас ждал!

— Ждал, — эхом отозвался Горан. Каждое слово стоило ему большого напряжения.

— Поздоровайтесь с ним! — сказал Белл.

Фабер так же, как и врач, перед входом надел защитную одежду — пластиковый передник и маску. Он подошел ближе.

— Добрый день, Горан! — сказал он.

— Как хорошо… — Горан должен был перевести дух, он говорил как во сне, — что ты пришел, деда. — Он был очень слаб, но все же судорожно схватил руку Фабера. — Никого нет… Но теперь ты здесь, деда… Ты теперь и папа, и мама, и Бака! Ты моя семья и моя единственная страна…

Фабер почувствовал, как все его тело покрылось потом. То, что сказал мальчик, ужаснуло его. Механически он сунул свободную руку в карман, достал драже нитроглицерина и положил в рот. Сердце бешено стучало, ноги подкашивались. Он опустился на табуретку рядом с кроватью. Белл с беспокойством смотрел на него. Фабер заметил это. «Конечно, он должен переживать, черт возьми! — подумал он. — Отец, мать, еще кто-то — семья и единственная страна для этого мальчика, которого я раньше никогда не видел. Натали! — думал он. — Ты сказала, я должен приехать сюда. Как глубоко я уже втянулся в этот туннель, в котором только болезнь и смерть. Есть ли выход из этого туннеля и свет в конце его, тот, что я недавно увидел в фигурке маленькой Кристель, которая стояла передо мной с белой куклой, сияющая, выздоравливающая. Или это был свет идущего навстречу поезда? Натали, кто ты там теперь, магнитное поле или электрическая волна, помоги мне, пожалуйста! Я на краю. Почему ты не дала мне умереть там, под маяком в Биаррице? Совесть! Вот так совесть делает несчастным».

— Бака часто рассказывала о тебе, — сказал Горан.

— Бака — это бабушка, — сказал Белл.

Фабер вытер пот со лба рукавом.

— Так часто, — сказал Горан, — так… так часто.

— Я рад быть с тобой, — сказал Фабер и подумал, что это — ложь.

— Да. Америка, — сказал Горан. Он все еще крепко держал руку Фабера.

— Он имеет в виду, что они много лет прожили в Америке, — сказал Белл. Горан кивнул. — Бака рассказывала ему. Поэтому они не смогли уже вернуться в Сараево.

Белл громко сказал мальчику:

— Ты прочитал много книг своего дедушки. По-немецки или в переводе?

— И то, и другое.

— Горан свободно говорит по-немецки. Как и его бабушка, — сказал врач.

Мальчик опять кивнул. Его взгляд, полный радости, не отрывался от Фабера. Маленькая рука задрожала вдруг так сильно, что Горан отпустил руку Фабера.

— Какая книга тебе понравилась больше всего?

— «Плакать… — сказал Горан едва слышно.

— Что?

— …строго запрещается», — сказал Горан.

— Детская книга, — сказал Белл, — не так ли, деда?