Марион Пошманн - Сосновые острова

Теоретически они проехали мимо Фудзи, мимо величественной горы, символа Японии, день назад. Железнодорожная ветка из Токайдо ведет в Токио с юга, и при ясной погоде по дороге открывается прекрасный вид на Фудзи. В железнодорожной компании есть даже такая реклама: экспресс «Синкансэн» на фоне спящего вулкана под красным закатным солнцем — компания предоставляет панорамные вагоны со стеклянными стенами и вертящимися креслами.

Когда ехали туда, Гильберт не искал гору глазами специально, проглядеть такое вроде как невозможно, но из леса Аокигахара Фудзи было не видно, деревья всё загораживали. Теперь, на обратном пути, накрапывал дождь, местность заволокли облака и туман, Гильберт видел только подножия гор, вершины были в тумане, и что — одна из них Фудзи? Если да, то у подножия своего Фудзи ничем не отличается от прочих гор, поросших лесом, и отличить ее от других может лишь тот, кто ее уже знает, кто достиг определенной степени духовного развития, а не тот, кто следует банальному путеводителю и ищет снежную вершину, традиционный силуэт, царственный блеск и совершенство.

Йоса скорчился на мягком сиденье и уснул, крепко обняв свою сумку. Сейчас самое время — поглядел бы на Фудзи, спутнику бы ее показал, поразмышлял бы о ней, почитал бы о ней из своего путеводителя, как экскурсовод принес бы пользу, но нет, Йоса — случай безнадежный.

Подошел проводник, Гильберт поинтересовался, когда будет видна Фудзи. Проводник с готовностью дал точнейшую справку. Он привычно закивал, назвал время с точностью до минуты, когда они будут проезжать Фудзи. Потом засомневался и прибавил еще минуту, многословно извинился, что поезд опаздывает на 30 секунд, но пообещал, что еще нагонит.

Гильберт напряженно следил за стрелками своих часов, за десять минут прилип к стеклу, уставился в моросящий дождь, каплями сбегавший по стеклу, и хотя он был уверен, что в упорядоченной Японии можно стопроцентно доверять указаниям времени, он все же не мог исключать, что его часы незначительно отстают или торопятся, поэтому для надежности он и не сводил глаз с пелены дождя; почти двадцать минут он напряженно глядел в туман, но зацепиться взглядом было не за что и никакой Фудзи видно не было.

Учиться умирать. Это путешествие — не что иное, как попытка «отдалиться от» и «приблизиться к», сосредоточиться на пространстве, которое получится в результате. Движение, которое определяет экспансию духа, в промежутке между «здесь» и «сейчас», и пока дух, как многие надеются, приходит в состояние покоя, пока упорядочиваются мысли, замедляется вихрь вещей, возвращается к своему исходному образу — уже забытому — пространство, где можно уловить и познать неопределенное и неведомое — то, что постоянно меняется. Человек следует за малейшими сдвигами, за иллюзорной образностью и фигуральностью, надеясь разобраться в совершенно незримом, в собственном Я.

Гильберт рассматривал спокойное лицо спящего японца, который прижался щекой к спортивной сумке, и почувствовал вдруг безмерное разочарование. Фудзи не видно, японцу, судя по всему, наплевать, поездка в лес самоубийств была бестолковой, истлевшие одежды покойников и разрозненные части скелетов при всем желании нельзя назвать достопримечательностью. В груди у него поднимались разочарование и досада, перетекли в голову, как туман, и парализовали всякую умственную деятельность.

Очнулся он уже в гостинице, в номере с белыми кубами. Они приехали вечером, прилегли и тут же потеряли сознание. Гильберта по-прежнему терзала досада. Каждое движение давалось с трудом, все тело болело, как будто он лежал на куче кривых веток. Йоса шумел в ванной, под дверью клубился пар.

Дорогая Матильда!

Лес самоубийств Аокигахара — это полное фиаско, и мы пока что вернулись в Токио. Жизненные представления молодых японцев, как выяснилось, абсолютно нереалистичны, и я не намерен более тратить времени на его идиотские проекты. В этой связи мы сегодня без промедления пускаемся в путь по следам Басё.

Басё вышел из Эдо, нынешнего Токио, глядя на Фудзи в дымке и цветущие сакуры парка Уэно. Пройдя первый этап пути, он остановился на ночлег в местечке Сенджу, это первая почтовая станция на северном тракте. «Перекресток иллюзий» — так именует Басё исходный пункт своего путешествия в дневнике. Как в Уэно, так и в Сенджу мы из гостиницы попадем в кратчайшее время на метро, еще до полудня. Йоса предложил, раз уж я в Токио, после обеда посетить сады императорского дворца, что мне чуждо, ибо я предпринял путешествие в Японию не для того, чтобы тратить время на общепринятые места массовых развлечений, я не банальный турист. Но Йоса вдруг сделался одержим этой идеей и уверяет меня, что императорские сады — якобы идеальная подготовка для достижения его, Йосы, цели и Сосновых островов Мацусимы, потому что в императорских садах широко представлены императорские черные сосны. Чтобы его не расстраивать, а наоборот — мотивировать, я уступил, хотя после приключений в лесу не питаю никаких больших надежд по части императорских сосен и вообще не доверяю больше идеям Йосы, которые до сих пор свидетельствовали о том, как легко смятенные чувства вводят в заблуждение недисциплинированный дух и как бестолково и нелепо из-за этого действует человек. От японца я ожидал большего. Так что пришлось мне сохранять спокойствие и, не подавая виду, против своей воли отправиться в эти сосновые сады, следуя девизу в духе дзен: «действуй, как будто не действуешь».

Дверь в ванную открылась и выпустила облако пара. Из тумана проступили очертания тонкой фигуры в белом халате, явление непонятно чего, все в белом из белого облака. Гильберт затаил дыхание. Юноша казался прозрачным, почти бестелесным. Гильберта охватил невольный страх, он не решался заговорить, как будто Йоса мог просто испариться, если к нему обратиться. Юноша, все еще обессиленный, подошел к своей сумке и стал искать новую накладную бороду.

Прежде чем пойти в душ самому, Гильберт послал Йосу за покупками. Японцу велено было купить носки, которые продаются в каждом супермаркете, пугающе дешево стоят и изнашиваются в мгновение ока — товар одноразового употребления в Японии. В пути носки никогда не помешают, пусть их лучше будет много, будет из чего выбрать. Гильберту хотелось на некоторое время остаться одному. Ему неприятно было пользоваться ванной, пока Йоса находился в номере. Он совершал водные процедуры исключительно осторожно и прилагал усилия, чтобы не издавать шума, ведь японцы, как выясняется, чрезвычайно чувствительны. Унитаз мог не только смывать горячей водой и подогревать сиденье, но и проигрывать музыку и воспроизводить целый набор звуковых эффектов: шум моря, звук дождя, плеск воды разной силы и напора, птичье пение, ветер в кронах деревьев, шторм на побережье, вдобавок он предлагал полное собрание скрипичных концертов Моцарта. Мания чистоты в этой стране дошла до того, что даже звуки, воспринимаемые как грязные, смывались звуками чистыми. Йоса, пока находился в ванной, установил самый громкий звук для водопада, так что Гильберт действительно не мог различить, принимает ли японец душ или чистит зубы, но когда Гильберт узнал о звуковом сопровождении ванной комнаты, то отнесся к этому предвзято. Зачем еще подчеркивать деятельность в ванной специальными звуками? Разве от этого усиленного шума воды не становится только еще больше неловко? Разве вся эта музыка не приводит к тому, что снаружи начинают пристально вслушиваться в происходящее в ванной, хотя обычно не обращают на это внимания? Гильберт отказался применять акустическое сопровождение для отправления естественных потребностей. Пусть даже для Японии это обычное дело, ему было стыдно. Итак, он послал Йосу за носками, дождался, когда в коридоре закрылись двери лифта, только тогда разделся и пошел в ванную.