Димитр Вылев - Жарынь

На исходе летнего дня он отправился к кошарам искать Кехайова. У него было такое чувство, что только он один уважает Андона и тот не останется у него в долгу. После окончания учебы Андон кочевал по селам юга, брался за любую работу, но его отовсюду гнали, один только Керанов сжалился над ним и взял его браковщиком. Керанов выбрался из тени сада на скалу над Ерусалимским. Сады дремали, но он их просто не замечал и удивлялся, как это они могли еще недавно околдовывать его душу. Тут он понял, что, когда человеку слишком плохо или слишком хорошо, мысль его не способна улететь дальше собственного свиного хлева. Он подходил к вершине с возрастающим волнением. Там сидел Андон, озаренный пологими закатными лучами. Керанов пересек тень и подошел к нему. Поздоровался, сел, вытянув ноги. Андон посмотрел на него задумчивым взглядом, словно хотел вспомнить что-то очень важное и не мог, и стал жевать травинку. В предвечернем свете запахло росой.

— Андон, — смущенным голосом сказал Керанов, — ты должен меня вызволить.

Керанов объяснил, что ему приходится оставить пост председателя, и если Андон согласится заменить его, то он, Керанов, будет благодарен ему всю жизнь. Андон от удивления перестал грызть травинку.

— Не смущайся, — сказал Керанов, — переборщил я с мягкими постелями. Надо поубавить пуху.

— Это-то меня и беспокоило последние три-четыре года, — ответил Андон, — а ты, Керанов, почему бежишь?

— Не бегу, а уступаю место тебе.

— А как я выкручусь?

— Так же легко, как и я, если бы был на твоем месте. Но я не имею права.

— Сельчане знают, что ты достойнее меня. Они меня не захотят.

— Не прибедняйся. Я ошибся. Я это признаю, а тебя прошу только об одном: не защищай меня.

— Но я на тебя зла не держу, Никола, и не могу выступить против тебя.

— В интересах дела ты должен быть ко мне беспощаден.

Керанов понимал, что так натравливать Андона на себя оскорбительно для Кехайова, и начал его успокаивать: от него не требуется поступать подло, лгать или клеветать, нужно быть справедливым, непримиримым, — тем самым он окажет селу неоценимую услугу. Ему казалось, что пройдет минута-другая, и Андон согласится, что он даже готов возненавидеть его. Тут он подумал, что Андон, которому он сделал добро, назначив браковщиком, может ненавидеть его с таким же успехом, как и любить, — ведь человек никого не презирает так наверняка, как своих благодетелей, унизивших его снисходительной помощью. Кехайов выплюнул травинку, и в воздухе повис дух сала. Они начали копаться в грехах Керанова. Должен ли Андон обвинить его в том, что он себе на уме, что он подозрителен, что не верит в народ? Нет, все это была неправда, ведь Кехайов три-четыре года назад собирал в лунные ночи злобу дня; тогда надо было смягчить усталость, расслабить клапаны усилий, чтобы сельчане не возненавидели труд.

— Самое правильное будет признать, что мы проявили близорукость, опьянение, не почувствовали опасности. — сказал Андон.

— Ты себя в счет не ставь. В сущности, ты был единственным среди нас трезвым человеком, Андон.

— Трезвым или подавленным?

— Все равно.

— Почему же тогда я вовремя не предупредил? Что я отвечу, если люди об этом спросят? Как бы не вышло, что я сидел и злорадно выжидал: пусть, мол, завязнут в болоте, а тогда я буду сливки снимать. Я, брат, не святой, нет грешника хуже меня, но рыбы в мутной воде никогда не ловил. Нет большей подлости, чем смотреть со стороны, как горит дом, и потом над кучей пепла обвинять других.

— Не тревожься, ты тогда просто был незрелым. Не знал, как погасить пожар.

— Так и было.

— Вот видишь!

На следующий вечер сельчан собрали в Кооперативный дом. В помещении уже скапливался сумрак. Керанов и Кехайов вместе с другими членами правления прошли сквозь тревожный шепот толпы и поднялись на сцену. По залу полз слух, что Керанов осрамился и Андон Кехайов публично будет требовать у него ответа. Керанов со тесненной грудью, как во сне, не глядя ни на сельчан внизу в рядах, ни на Кехайова, Маджурина и Ивайло за столом на сцене, словно ослепший, устроился под тремя длинными окнами. В стекла заглядывал блеклый свет зари со Светиилийских холмов. Встав боком к президиуму и народу, Керанов левым глазом смотрел в окна. В их рамах трепетал желтый свет, будто горели свечи; ему казалось, что пахнет воском, ладаном. Его мутило, и он старался отогнать от себя погребальные запахи. «Срам будет невелик, за приличную цену уступлю кормило власти Андону. Но почему он медлит?» Керанов не мог сказать, сколько времени прошло, когда ботинки Андона застучали по полу. Затаив дыхание, не слушая андоновых обвинений, он ждал, что сельчане усомнятся в его способности вести их дальше. Он понял, не сводя левого глаза со света в окнах, что Маджурин и Ивайло кричат на Кехайова: они, мол, не позволят ему морочить народ! Но тут случилось нечто непредвиденное — Керанов услышал голос Асарова. Он глянул на смущенную толпу. Асаров, глядя сквозь посиневший воздух в пол, уверял народ, что когда-то он был против бедных, но вражду давно унесло с водой по Тундже, что он из того же теста, что и они, хочет искупить свои грехи и открыть им глаза: Керанов нарочно небрежно вел счета хозяйства, он давно держит камень за пазухой. С каких пор? Да с тех самых, когда в войну спекулировал на черном рынке и выдал Михо Кехайова жандармам. Вспыхнула ссора, Перо, Марчев, Танасков, Костелов и инженер Брукс кричали, что Асаров, может, и заблуждается, но пусть власти копнут прошлое Николы Керанова, там наверняка откроются дела и почище. Ведь он сам отказался от поста, так пусть теперь ждет приговора. Маджурин кричал, что это чистая ложь, что Андон Кехайов должен сказать правду. Керанов, обнадеженный, шагнул было к Андону, тот тоже сделал пару шагов, — глаза у него были добрые, умные, — но вдруг смущенно остановился и холодно посмотрел на Керанова. «Он мстит мне; когда-то я так же безучастно смотрел, как отец бьет его кнутом. Но я же тогда не мог, не имел права вмешиваться». Керанов сокрушенный вернулся на свой стул.

Через пять дней комиссия, созданная по указанию окружного центра, доказала полную невиновность Керанова, но сочла неудобным, чтобы он оставался на посту председателя хозяйства. Его просьба, изложенная в заявлении недели две тому назад, была удовлетворена.

Керанов был огорчен, но успокаивал себя верой в то, что Кехайов вытащит застрявшую телегу хозяйства. Ждал, что Андон перекроит фонды, уменьшит личные доходы, но воссевший на престол новый председатель, жаждавший уважения, выбрал другое направление: увеличил нажим на природу. В хозяйстве ввели высокую обрезку, оставляли на деревьях втрое больше почек, выжимая из земли огромное количество плодов. Кехайов отнюдь не ограничил личные доходы — они даже возросли — и при этом ухитрялся увеличивать неделимые фонды. Жизнь как будто вступила в естественное русло, но в сущности люди, у которых аппетиты разгорались, не подозревали, что деревья скоро высохнут, земля истощится, и труд вместо радости обернется остервенением.