Димитр Вылев - Жарынь

Кехайов же до того, как увидел Милку под вязами, влюблялся довольно часто. Поступив в гимназию, он потерял голову из-за одной молодайки, которую взяли в Яницу из другого села. Тогда-то он и начал позорить память отца. Каждое утро он видел молодайку в соседнем дворе. Она носила расшитый сукман и блузу с длинными рукавами, облегающими полные руки. Страсть Андона была так слепа и мучительна, та к безысходна, что он готов был взорвать всю округу, набив окрестные пещеры динамитом. Но жизнь излечила его, нанеся неожиданный удар. Однажды летним днем он подшутил над двумя стариками. Одному, что отдыхал со стадом в тени под вербой, Андон налил полные царвули воды, а другому, копавшему глину за околицей села, сунул в шапку дохлую ящерицу. В сумерки старики подкараулили его в глухом переулке и могли бы убить, если бы не подошла молодайка с коромыслом на плече. Отогнав стариков, она взяла Андона за ухо и повела домой. Он искоса поглядывал на полную белую руку женщины и лил слезы оттого, что любовь его пошла на убыль от унижения. На другое утро, увидев соседку во дворе, он изумился тому, что еще вчера был готов умереть за нее: баба как баба, здоровая, с короткими и толстыми ногами, грубым мужским лицом, широкой верхней губой со светлым пушком, который со временем превратится в усики.

Потом он зажил монахом, аскетически посвятив себя делу, что делало его сколь преданным, столь и опасным для революции. Он избегал женского общества, но любовь, назло ему, внезапно приходила сама при случайной близости с женщиной. Так бывало по осени каждый второй год. Он таял, как свеча. Свидания с зазнобой были недолгие, как летний дождик; он не подавал вида, что влюблен, ужасно боялся, что ему не ответят взаимностью, он вроде бы даже охладевал, словно и не любил никогда, но в одиночестве страдания его удваивались. Ему казалось, что он может любить только эту женщину, что на другую он и не глянет, глаза ему застилал туман. Женщина для него была прекрасна своей недоступностью, которая наполняла его бесхребетной плебейской ненавистью. Но стоило ему переболеть, как он замечал, что прежняя возлюбленная гроша не стоит, а новая страсть казалась ему бесценной. Разлуки он превозмогал с бешеной ненавистью, уродливой и надуманной. Между двумя влюбленностями он временно сходился с женщинами, по которым не убивался. Они к нему благоволили, и он терпел их физически и духовно, пока жива была боль по последней возлюбленной.

Увидев Милку у подножия холма, Андон почувствовал, что всегда был влюблен в нее, но не испытал прежних терзаний, он был уже зрелым тридцатилетним мужчиной, он понимал, что раньше страдал из боязни не понравиться. Милка попалась ему на глаза в ту минуту, когда он был самим собой, настоящим Андоном Кехайовым. Он почувствовал, что он ей люб, хотя она и не принимает всего, что в нем есть, знал и то, что может стать другим, если она того пожелает. Милка пришла к вязам ранним мартовским днем. Он стоял, прислонившись к стволу, и курил. Ее голос прозвучал совсем рядом: «Ты кончил?» Андон увидел ее лицо, освещенное косыми лучами ранней весны, оно размещалось в пространстве как-то горизонтально, точно лукошко, полное ягод. Ответил с внезапной горечью: «Разве ты не видишь?» Они возвращались в село с непреодолимой неловкостью людей, которые не могут стать близкими. Среди ночи он проснулся от сладкой боли под ложечкой и сказал себе, глядя в негустую весеннюю темноту, что днем совершил глупость. Он вспомнил, что оскорбил Милку, и тогда понял, что она ему понравилась с первого взгляда, случайно брошенного на холм.

На другой день они встретились как давние знакомые, и она тут же начала заботиться о нем. Его это не смущало. Хотелось отвечать ей тем же, но это не всегда удавалось. Тогда на него напал страх: он боялся за Милку, Маджурина и Керанова. Он надеялся уберечь хотя бы Милку, считая, что она застрянет в Янице ненадолго. Вдвоем они строили планы: как только деревца пойдут в рост, они поженятся, будут работать где-нибудь в самых глухих хозяйствах юга. Оставив после себя тут ферму, там — сад, они переедут в город. Услышав, что ее назначают главным агрономом по садоводству, Андон испугался и весь побледнел. Он вышел на улицу, не вполне понимая, почему его охватил ужас. Летняя ночь с легкими темными шорохами в садах подсказала ему, что он боится потерять ее. Если деревья не примутся, ей несдобровать, и он так и сгинет браковщиком. «Подлец, — обругал он себя, — уже готов задать стрекача». В ту ночь Андон не уснул до рассвета. А на другой день, бродя в вербняке на берегу Бандерицы, он подумал, что зазря оклеветал себя. Увидев Милку в легкой тени верб, он сказал себе: «Вчера я ушел, чтобы открыть щель, через которую она сможет ускользнуть невредимой, если будет нужно. У нее нет чувства опасности, — думал он, — а я набит им до отказа, как двустволка дробью». Они прилегли на траву, и он объяснил ей свой вчерашний поступок, час тому назад неясный ему самому. Племянница бабки Карталки считала трудные женские месяцы, но Андон и Милка и не думали о ребенке.

Среди тревоги, охватившей жителей Яницы в те дни, когда опал цвет в саду, Андон испытывал мужскую гордость оттого, что ему удастся уберечь Милку. Когда же он понял, что разочарование сельчан оборачивается неприязнью, желание уберечь ее вспыхнуло еще сильнее. Отчаяние сельчан отнюдь не пугало его. Он начал собирать вещи, приготовил планки, чтобы заколотить окна, сердце его весело прыгало, как у деревенского мальчишки, которого взрослые обещали взять с собой на праздник в далекое село. Андон думал: «Она придет, и мы переберемся в район Искидяр». Но Милки все не было, он вышел во двор, окутанный ранними мартовскими сумерками и сказал себе, что он дурак: Милка из скромности не придет к нему в дом, а будет ждать его у Маджурина.

Он не заметил, как оказался перед домом Христо. Где-то неподалеку кавалерийская труба Перо Свечки звала коз на пастбище. Андон постучал в окошко и замер. Иней белой вуалью окутал дом, двор и деревья. Со двора племянницы бабки Карталки долетал дух оттаявшего навоза и теплого козьего молока. Милка вышла на крыльцо, Андон изумленно уставился на ее зимнее пальто, мятую юбку, нечесаные волосы и понял, как она несчастна. Он не двинулся с места, хотя собирался зайти в дом, как делал это до недавнего времени. Он не знал, как себя вести — горевать или радоваться, — ему никогда не приходилось спасать человека.

— Пошли со мной! — сказал он.

— Куда? — спросила она.

Андон со стыдливостью человека, который не любит выставлять свое сочувствие напоказ, начал тихо объяснять, что увезет ее в Искидяр, что он поступил разумно, нашел щель, что теперь, наверное, только ему позволят экспериментировать в земледелии.