Анна Бру - Панк-хроники советских времен

«Беги!» — скомандовал мне внутренний голос. Вместо ответа я развернулась и побежала на другую сторону дороги через сквер, который разделял улицу на два противоположенных направления. Я пробежала примерно шестьдесят метров и обернулась. Машина продолжала стоять у остановки на противоположенной стороне улицы. Не оглядываясь, я устремилась в глубину дворов между жилыми домами пока не прибежала домой.

У нас в гостях была моя тётка Нина Мак-Маевская, двоюродная сетра моего отца. Она была женой одного из функционеров Мосфильма. Мой отец оживлённо дискутировал о символике и значении книги Габриеля Гарсии Маркеса «Сто лет одиночества».

Я подскочила к телефону. Подняв трубку, я собралась позвонить Шкоде, но не позвонила. «Её телефон скорей всего прослушивается!» С ужасом я припомнила разговор с человеком в шляпе, мне вдруг стало ясно, что отец Шкоды был в опасности. Адреналин нёсся по моим артериям, приказывая мне дейсто-вавть немедленно. Я оставила пластинку на сундуке и как ошпаренная выбежала из квартиры. Я побежала назад к Шкоде. Я слышала, как тетка Нина кричала:

— Куда ты? Чаю? А что это в газете?

Подбегая к дому Шкоды, я увидела издалека машину скорой помощи у подъезда, которая разворачивалась, прежде чем унестись в неизвестнось. «Мерседес» был всё ещё запаркован около газона. В нём никого не было. Я остановилась. Человек в шляпе должен быть где-то поблизости. Я оглянулась. Он стоял прямо за моей спиной. Его глаза были холодные, колючие, недоброжелательные.

— Ну что? — спросил он.

Я стала пятиться. Он попытался меня схватить, но я увернулась. Я стала метаться из стороны в сторону, чтобы он меня не поймал. Отступая, я увидела, как Шкодина сестра вышла из подъезда, потом Шкода с какой-то женщиной. Они заметили, что человек в шляпе пытался меня поймать. Они остановились и тем самым отвлекли его внимание. В это время я уже была на другой стороне улицы.

Когда я вернулась домой, тётка спросила, куда я бегала? Отец тоже вопросительно смотрел на меня.

— Я забыла кошелёк на лавочке, — выпалила я.

На следующий день Шкода не пришла в школу. Говорили, что у её отца был сердечный приступ. Он умер через два дня в больнице.

Прошло почти две недели, прежде чем Шкода наконец появилась в школе. Шёл апрель. В садах Москвы зацветала сирень. Директор школы известил Шкоду, что она исключена за неуспеваемость. С тех пор я её больше не видела.

Между тем в советской школе дебаты насчёт западной музыки становились всё горячее и горячее. Мой друг Володя Марков открыто признался перед всеми, что его любимая песня была «Get Back» и что «Шкода Топсотх» была крутая и он до сих пор в неё влюблён. Во втроник он пришёл в школу с чёрной повязкой на рукве школьного пиджака. Его друг и сосед по пятиэтажке Миша Колесов покончил с собой. Его исключили из школы за преклонение перед Западом и за то, что он слушал “Rolling Stones” и “T-Rex”, которые считалась «анти-общественной музыкой». Директор нашей школы Иннокентий Петрович Мыльников по кличке Мыло назвал джаз на одном из комсомольских собраний обезьяньей музыкой. Некоторые из нас вслух возмутились. Шёпот пробежал по рядам. Учитель географии, член партии и алкоголик Андрей Степанович Черных зашикал, буравя всех своими остекленевшими преданными коммунизму глазами. Я ему искренне сочувствовала. Он учил нас экономической географии капиталистического мира, никогда не посетив ни одной из стран, о которых он говорил.

В школьной «Общественной газете» появилась карикатура. На переднем плане был нарисован длинный худой небритый подросток в узких клетчатых брюках, в руке он держит гранёный стакан, на котором было написано «Водка». Сзади него виднелся проигрыватель, из которого вылетали маленькие обезьянки и кружились вокруг его головы, как спутники вокруг Сатурна. Видно было, что он вот-вот упадёт от головокружения в большую яму, на дне которой валялись пустые бутылки. Внизу чёрным курсивом было написано: «Позор стилягам».

Сам Мыльников любил вальсы Штрауса. На школьных вечерах он приглашал старшеклассниц на вальс, чтобы задать тон. По окончании танца, он гордо удалялся восвояси. Девочки-комсомолки в школьных формах были его слабым местом, ахилесовой пятой. Иногда он приглашал одну из них к себе в кабинет на дополнительные занятия. Он прижимался к их алебастровым шеям своими липкими губами и, щупая их упругие развивающиеся груди, нашёптывал “Письмо Татьяны к Онегину “в их маленькие ушки. Избранные получали пятёрки по литературе, не имея понятия, кто такой был Пушкин или Лермонтов. По их словам, они презирали Мыло, но, однако, продолжали курс дополнительных занятий и держали языки за зубами. Меня Мыло на дополнительные занятия не приглашал. Скорей всего причиной был тот факт, что мне «не хватало женственности». Вместо туфель я носила грубые спортивные ботинки на шнурках и полосатые гольфы. Мои волосы были коротко подстрижены под ёжика. Напомаженные, они торчали как баллистические ракеты, направленные против взрослых, в частности Мыльникова и клики его подхалимов.

В это время в школьной радиорубке шла непрекра-щающаяся борьба за музыкальное доминирование.

Происходили драки и перебранки между любителями рок-н-ролла и любителями советской эстрады, кто, ясное дело, были подхалимами. Местные интеллектуалы Бауманского района бились с комсомольскими лидерами, чтобы во время длинной перемены иметь возможность завести рок-оперу «Йезус Христос супер звезда» вместо «На встречу утренней заре по Ангаре». Однажды это произошло. Из репродуктора полилась ария Марии Магдалины.

Ученица Марина Левина была исключена из школы за антисоветские настроения. Она вышла из мужского туалета с длинной сигаретой «Кент» в зубах и продолжила свой путь в класс, пока её не остановили. Её скрутили на лестнице. Содержимое её портфеля вытрясли, откуда выпала пластинка «Иезус Христос Супер Звезда», которую в радиорубке переписали на магнотофон. Левину выпроводили из школы под руки. Портфель выставили на улицу. Была перемена. Школьники столпились у главного входа, молча провожая Левину глазами. Она подняла свой портфель и неторопливо пошла по асфальтированной аллее в сторону Садового кольца. Я и Марков пошли вслед за ней на расстоянии. В конце улицы мы её догнали. Левина посмотрела на нас и спросила: «Хотите послушать «Йесус Христос Супер Звезда?» Что за глупый вопрос! Втроём мы продолжили путь к её дому.

Распространились слухи, что исключённого из школы Колесова жестоко избил отец, что стало причиной смерти нашего одноклассника. Миша Колесов был первой любовью Левиной. По её словам, он повесился на поясе своего отца, которым он был избит. В гробу лицо Колесова хранило рубцы он ударов пряжкой. Открытый гроб стоял на обеденном столе в гостиной квартиры Колесова. Сервант и зеркала бьли завешены простынями и скатертью, как положено по ритуалу. Колесов был одет в школьную форму и в белую накрахмаленную рубашку с жабо. Крышка гроба стояла на лестничной клетке при входе в квартиру.