Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

Я вообще думаю, что у меня будет, я всегда про это рассказываю, целая серия спортивных песен к концу жизни, вероятно их будет сорок девять, как в «Спортлото», (смех в зале), но это на целых две программы, пока они здесь не полностью, но всё-таки уже на две подбираются потихонечку.

Вот, у меня есть целая серия песен, у которых, ну, что ли, такая лошадиная серия. Это и «Бег иноходца», и «Погоня», и «Старый дом», и «Кони привередливые», и много, много. Я всё время обращаюсь, даже сам того не подозревая, очень часто к лошадям. Я их люблю, в детстве даже мечтал, что буду когда-нибудь жить среди лошадей, но не получилось. Я задумал написать такую песенную поэму, посвящённую коням, которая будет от их имени написана, о том, что мы, всегда вспоминая великих полководцев, забываем, на ком они ездили. В прямом смысле этого слова, я имею в виду, а не в переносном. Как эпиграф ко всем этим вещам — это такое четверостишие: (читает «Мы верные испытанные кони»). Вот это лошади, значит, разговаривающие лошади. Я очень люблю, когда они сами о чём-то говорят.

Я вас очень прошу, закройте, пожалуйста, двери, потому что будут все приходить, кто хочет, закройте двери, пожалуйста. Мне тоже жарко, но, однако, потерпим. Не надо пускать, чтоб приходили люди посторонние. (Исполняется песня «Тот, который не стрелял»).

Вы знаете, как приятны вот такие встречи с работниками Министерства Внутренних Дел (смех в зале). Сегодня, когда за мной приехал в театр человек в форме милицейской и я садился в машину, там многие из окон видели. Я представляю, что они сейчас подумали (смех в зале).

… узнаю, но я не узнавал, правда, а вот это теперь я зал увидел, и всё мне стало ясно (смех а зале). Маленькая комната, интимная обстановка, можно петь все, что хочешь. Меня попросили, чтобы я сегодня особо не разговаривал, но я, правда, и в прошлый раз не особо разговаривал. Прошлый раз, наоборот, просили: чего-нибудь расскажи, а сегодня, значит, не надо ничего рассказывать. Ну что же, я, правда, представляться не буду, а просто несколько слов вот о чем. Мы здесь на гастролях вот уже две недели, скоро они заканчиваются. В этот раз мы привезли несколько новых названий, которых не было в прошлый приезд. Это «Тартюф», это «Товарищ, верь» по произведениям Пушкина, по письмам его, по воспоминаниям, и это спектакль «Деревянные кони» по повести вашего ленинградского писателя Можаева. Вот эти три названия новых, остальное всё прежнее но, однако, ленинградцы и прежнее тоже хотят смотреть, так что у нас дела хорошие, мы план выполняем, а мы на хозрасчёте сейчас, нам очень важно сейчас это всё, потому что театр у нас строится новый, и наше прежнее помещение так разломали, что мы не знаем, когда начнём работать. Всё перекопали, тянут коммуникации. Новое здание ещё из земли не вышло, а старое сломали. (Реплика в зале: переезжайте к нам. Смех в зале). С удовольствием. Мы уже ездим пять месяцев. У меня положение немножко сегодня сложное, потому что, оказывается, времени прошло совсем немного. Ну, конечно, за этот год кое-что появилось, но не до такой степени, как говорят. Поэтому, если я буду повторяться, вы особо не взыщите, я постараюсь всё-таки петь кое-что новое, чего вы не знаете.

Может быть, будет отличатся как-нибудь сегодняшнее выступление от завтрашнего, но не слишком, и в то же время сегодня я хотел сделать, и почему я просил сделать такое выступление, поэтому я сегодня буду вам показывать и новое, то, что вы совсем не знаете, и, конечно, старые вещи, которые вы или успели полюбить или узнать, когда ещё были там, и надеюсь, не забыли, пока вы все здесь. (Аплодисменты),

Поэтому, если вы захотите что-то спросить, пожалуйста, ради Бога, даже, может быть, и про своих знакомых из моего мира театрального, киношного или, там, мира искусства, если вас интересуют какие-то судьбы, какие-то люди, какие-то перемены у них в жизни, кто умер, кто жив, кто родился, кто вышел замуж, уехал, женился, и так далее, вот это я вам с удовольствием расскажу. В общем, пожалуйста, призываю вас к тому, чтобы вы себя чувствовали так же свободно и спокойно, как я. Хорошо? (Аплодисменты).

Ну, а теперь тогда начну. Я, значит, по традиции, много пишут об этом, что я включаю в свой репертуар песни военные. Это не совсем так. Это не просто военные песни, потому что это — не песни-ретроспекции, я никогда не воевал, мне не довелось, а это песни-ассоциации. Это песни, написанные человеком, который живёт сейчас, для людей, многие из которых не прошли этого дела. Просто на ту тему. Интересно брать людей, которые находятся в крайней ситуации, которые нервничают, беспокоятся, в момент риска, на грани смерти, поэтому персонажи интереснее брать, а вовсе не из-за того, что, вот, дескать, я пишу песни о войне. (Аплодисменты)

Вы знаете, я вам так скажу, что аплодисменты в таких случаях — это дело второе или третье. Потому что когда я начинал писать свои песни, я никогда не рассчитывал, что у меня будут в будущем большие аудитории или там стадионы, или даже вот такие вот компании большие, как сегодня. Я предполагал это писать для очень маленькой группы своих близких друзей. Мы жили в Москве много лет тому назад в квартире в Большом Каретном у моего друга, у Лёвы Кочеряна в течение полутора лет. Там хорошая компания собиралась. Там бывал часто, и с нами вместе провёл эти годы и Вася Шукшин, и Тарковский Андрей, Макаров Артур, Толя Утевский, ваш знакомый, Туманов Миша, в общем, многие из присутствующих здесь даже их знают, но, к сожалению, двое из них уже не живут. Я написал на смерть Васи Шукшина стихи, которые единственный журнал сразу предложил напечатать. Это ленинградский журнал. Но потом и они чего-то там такое, я не знаю, почему они отказались, стали карнать. Но я эти стихи оставил, сохранил, я их не пою. «Уже ни холодов, ни льдин, земля тепла, красна калина, а в землю лёг ещё один на Новодевичьем мужчина»… (дальше Высоцкий читает начало стихотворения). Ну я ее просто всю читать не хочу, это длинная, довольно большая поэма…

Я к чему начал этот рассказ, совсем даже не к тому, чтоб прочитать эти стихи, хорошо, что такая импровизация, а к тому, что тогда просто выработалась такая манера дружественная, раскованная, непринуждённая, я чувствовал себя свободно, потому что это были мои близкие друзья, и я знал, что всё, что я им буду петь и рассказывать, будет им интересно. И так же, как от них получать. В общем, эти песни, я думаю, стали известны именно из-за того, что у них вот такой дружеский настрой, желание чего-то рассказать друзьям. И поэтому я совсем никогда не настаиваю, хотя легенды теперь ходят по России, что, мол дескать, я не люблю, когда аплодируют. Поэтому люди боятся даже. Приходишь в некоторые залы, чего-то спел, некоторые захлопали, потом чего-то перестали. Я нормальный человек, я к этому отношусь с уважением, ко всему, что делаете вы, моя публика. Вы знаете, здесь, может быть, немножко по-другому, но для меня самовыражение вот такого рода, когда мне наплевать, как реагирует зал — это блеф, это всё неправда. Всё равно всё делается для людей, которые здесь сидят. Не для того, чтоб самому — ах, дескать, как он выложился, темпераментно покричал. Нет, это неправда. Всё делается для людей.