Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

Корр. Олег Георгиевич, вот Вы сказали, что остановились на Высоцком, когда Вам потребовался поэт. Но у него ведь не было детского репертуара. Что Вами руководило? Ваше отношение к пластинке или Ваши взгляды на возможности Высоцкого?

О.Г. Ну, Высоцкого я действительно знаю лучше, чем многие его поклонники и коллекционеры, знаю с первых шагов, с первых песен… И я себе представлял, что его диапазон шире, чем городская баллада — во-первых. В во-вторых, мне, честно говоря, захотелось и попробовать его в этом плане, и чем-то помочь ему проявить себя. Вообще, я всегда к нему очень хорошо относился и считал, что приглашением на эту работу я могу чем-то творчески ему помочь, подтолкнуть к дальнейшему развитию. Вот. Ну, и сказка Керрола — это ведь игра в английский язык. А умение и вкус Володи к игре словом и внутри слова очень этому соответствовали… Но приглашение это состоялось не без сопротивления некоторых людей, которые к этому делу имели отношение.

Корр. Олег Георгиевич, в некоторых песнях обыгрывание персонажей уходит очень далеко от перевода — «Орлёнок Эд», например. Вот эти отступления — его собственные, или они были в заданиях?

О.Г. «Орлёнок Эд» — это он сам так сделал, без всякого подсказа. К сожалению, этот кусок наиболее сокращён, порезан по той простой причине, что пластинка ужасна своим жёстким метражом, в который надо влезть. И часто 1,5–2 минуты текста — ну, никак не входят, и приходится буквально с кровью сердца ужиматься. «Странные скачки» — тоже вот… Была очень длинная и интересная импровизация, но… Нет, задания его очень мало связывали, когда он нашёл ключ, когда он втянулся.

Корр. То, что было сокращено, в архивах осталось?

О.Г. Не знаю.

Корр. Скажите, свою часть работы он приносил уже готовой или же давал варианты на усмотрение?

О.Г. Готовой. Не всегда просто было получить с него тексты.

Случалось, он и задерживал. Ну, из-за загруженности, вероятно, — не успевал. Был такой момент, когда мы с трудом получили студию, через три дня надо писать, а текстов нет. А ещё надо было успеть записать музыку! Он же уезжал куда-то на гастроли, и несколько песен пришлось из него буквально вытряхнуть… Володя всегда приходил с гитарой — он ведь не читал стихи, а сразу пел готовую песню. Причем, спорить с ним было бесполезно: он ничего не менял.

Корр. А были попытки?

О.Г. Были попытки. Ну, положим, я ему доказывал, что «Где, например, волшебный рожок? Добрая фея куда улетела?» — не соответствует стилю Керрола, это скорее немецкая сказка… Не пошёл ни на какие уступки. И я уж махнул рукой, согласился. Какие-то сокращения — да, потому что это уже неизбежно… Вообще он очень скромно реагировал, когда его хвалили, но когда ругали — не соглашался, отстаивал своё до конца. По-моему, даже когда понимал, что ошибся… Ни на какие компромиссы не шёл. Говорил: лучше пусть песня совсем не пойдёт. Не умел переделывать и подгонять под чьё-то желание. Но зато мог быть очень убедительным.

Корр. Ну, а если он всё-таки доказывал свою правоту, тексты проходили?

О.Г. По-разному… Работа была непростой. Потому и шла четыре года.

Корр. Скажите, вот Вы говорили о трудностях подбора исполнителей. Он сам занимался с теми, кто пел его песни?

О.Г. Он был на всех записях, естественно, и показывал, и требовал. На предварительные прослушивания мы его не звали, но когда нужно было решить, годится исполнитель или нет, тут он был обязательно. Ну как же! Он автор, и это его право. В редких случаях мы его не приглашали… Понимаете, тут ведь опасная штука: он мог спеть так, что потом актёр скажет: «Ну, нет, я пошёл, мне так не спеть», — приходилось в этом отношении лавировать.

Корр. А ему самому в итоге нравилась эта работа?

О.Г. Он её любил… Да, он её любил и гордился ею. К сожалению, тиражи пластинки маленькие.

Корр. Она будет ещё издаваться?

О.Г. Она выпускается постоянно ежеквартально. И не только на Апрелевском — на других заводах, только в другой упаковке. И Ташкент, и Новосибирский завод, и Ленинградский… Только очень маленькие тиражи, и, по-моему, всё идёт под прилавок. У меня у самого осталась одна пластинка…

Раннее утро.

Заканчивается перезапись.

После двенадцатичасовой работы на техников звукозаписи больно смотреть. Исчез румянец даже у самых пышущих здоровьем.

Звукооператор и я, режиссёр фильма, тоже в аппаратной — мы помогаем заряжать плёнки.

Вид, должно быть, у нас не лучше, но мы этого не видим, а остальные уже ни на кого и ни на что не обращают внимания.

И вдруг…

Вдруг, как в рождественской сказке, в одно мгновение, как будто явился волшебник, с лиц исчезли и мучительная усталость, и сон, тяжело закрывающий глаза после ночной смены.

— Здравствуй, Ангвальд! — услышал я известный всему миру низкий голос.

Не доверяя собственным ушам, я оглянулся и увидел Волшебника.

Волшебником был Володя Высоцкий.

Он имел удивительное воздействие на людей и знал об этом.

Невысокого роста, в короткой дублёнке, какой-то необыкновенно лёгкий, он стоял в проёме двери и улыбался.

Он знал, что видеть его для меня всегда большое счастье, и доставил мне это счастье, прямо с самолёта приехав на студию.

Это была последняя встреча в Одессе…

Ташкент опять трясло.

Но теперь это было не землетрясение.

Ташкент тряхнуло неправдоподобное известие о том, что Владимир Высоцкий приезжает в город и будет петь во Дворце спорта.

Про Володю сочиняли так много невероятных слухов, что я, грешным делом, усомнился и позвонил ему в Москву.

Слухи подтвердились!

Володя прилетел в Ташкент, где я, к счастью, оказался по своим делам.

Это была наша вторая встреча в этом городе.

Первый раз он был здесь на гастролях с театром на Таганке, но жил практически у нас — в квартире моей жены.

Однажды я зашёл к нему в гостиницу «Ташкент», где пустовал его номер, и увидел, что ванна полна овощами и фруктами. Они лежали, почти заполняя её собой, и на них слегка сочилась вода из крана.

Жирно лоснились огромные красные и розовые помидоры, на восковой муляж был похож неестественно крупный виноград, и только до развратности шикарные персики на вид оставались сухими благодаря своей шершавой шкурке.

— Зачем тебе это здесь? У нас же всё есть… Пропадёт! — сказал ему я.

— Пусть. Красиво. — ответил Володя, мимоходом что-то переложил, съел персик прямо с кожурой, и мы вышли.

Ташкент ему нравился.

Юрка, — спросил он меня однажды, — что такое «булды»? Я заинтересовался причиной вопроса.