Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 2

Актёр — профессия женского рода: желание нравиться на сцене, и потом это переходит в быт. Отсюда вспыльчивость, капризность, непостоянство, некоторая манерность.

Сегодня часто сетуют в газетах и на страницах журналов, и просто в беседах, что женщины растеряли свою женственность, а мужчины переняли много женских черт: слабость, незащищённость, отсутствие воли и постоянное прислушивание к собственному состоянию и настроению. Актёры — зеркало жизни, и все эти черты, естественно, отразились в них.

Володя Высоцкий — один из немногих актёров, который постоянно нёс «пол», вёл мужскую тему. Вести женскую тему на его крепком фоне было легко. На фоне его неудержимой силы, мужественности, темперамента — сама собой у меня шля тема незащищённости, слабости, растерянности… В такой расстановке сил у нас проходили дуэты и в «Гамлете» — Гертруда-Гамлет, и в «Вишнёвом саде» — Раневская-Лопахин. Таким же дуэтом мы хотели играть и в пьесе Уильямса «Игра для двоих», которую репетировали в последний год. Это был бы, кстати, и режиссёрский дебют Высоцкого. Работа эта для нас была очень важной и нужной — она подводила определённую черту в нашей профессии и жизни…

Вместе со спектаклями, которые ушли из репертуара нашего театра со смертью Володи, для меня ушёл лучший партнёр, у которого я училась, как быть всгегда в форме (а Володя не давал себе спуску даже в самые тяжёлые дни, когда был нездоров); как читать стихи (Володя, как поэт, остро чувствовал ритм и строчку); как не уставать и приходить на репетицию утром в творческом состоянии; как работать, расширяя постоянно рамки своих возможностей, как быть безжалостной к себе во имя любимого дела…

25 июля. Приезжаю в театр к 10-ти часам на репетицию. Бегу, как всегда, опаздывая. У дверей Алёша Парайкошиц, зав. постановочной частью: «Не спеши». «Почему?». «Володя умер». «Какой Володя?». «Высоцкий».

Репетицию отменили. Сидим на ящиках за кулисами. Отупление. Рядом стрекочет электрическая швейная машинка — шьют чёрные тряпки, чтоб завесить большие зеркала в фойе… 26-го тоже не могли репетировать. 27-го всех собрали, чтобы объявить техническую сторону похорон. Я выступила в конце — не хотелось, чтобы все вдруг разошлись. «Мы сегодня должны играть «Гамлета»… — начала я и минут пять молчала — не могла справиться с собой. Потом сбивчиво говорила о том, что Володя был человеком, с которым легко было работать, говорить о профессии, договариваться, как сегодня играть. Говорила о том, что закончился для нашего театра определённый этап, который так трагически совпал со смертью Володи. Говорила о нелепости смерти, о горьком чувстве необратимости — сожалении: сожалении, что не успели сказать то, что хотели, сожалении, что заставили делать то, что не мог…

Очень много людей пишут стихи. А поэтов мало. Научиться писать стихи — дело, наверное, нехитрое. Владеть размером, отработать безукоризненный стиль — тоже можно. Но услышать ритм своего времени, раствориться в этом музыкальном ритме, жить им и уметь при этом убедительно говорить о том, что видишь и чувствуешь — это может только поэт. Высоцкий — Поэт. И жил как поэт (кто-то сказал, что поэт — это прежде всего судьба), и умер как поэт, сорвавшись на самой высокой ноте.

По сути Высоцкий очень похож на Пушкина. Та же многоплановость воплощения. Очень русское проявление — в одном не укладываюсь. И во всех проявлениях — талант. Талант сам за себя говорит, определить его словами трудно. Это прежде всего — свой мир. Заставить людей воспринимать этот вымышленный мир как реальность — это талант. И мастерство.

В этой разносторонности — очень чёткое ощущение своей роли. Кто он? Актёр театра? Автор и исполнитель песен (их написано более 600)? Киноартист? Писатель (осталась его проза, сценарии, сказки)? Режиссёр (не успел снять фильм, над которым работал, а в театре поставить пьесу Уильямса)? Эта синтетическая природа таланта говорит о безусловной его масштабности. Разносторонность не мешала, а помогала. В театр шли «на Высоцкого», потому что знали и любили его песни, а песни облагораживали театр. Может быть, театр научил его фактурности, образности в песнях: когда в песнях рождались конкретные образы, Володя прекрасно исполнял тех, от лица которых он пел: то он был волком, то ЯК-ом-истребителем, то говорит от лица жёсткого человека в надвинутой кепочке, с желваками и ложной романтикой, то становится какой-нибудь Зиной, сидящей у телевизора…

Если бы не был прекрасным музыкантом, не сыграл бы в театре (как это ни парадоксально звувчит) так многогранно и глубоко Лопахина в «Вишнёвом саде», например. Это одна из любимых мною ролей в Володином репертуаре. Лопахин — купец. Но не купец Островского. Это купец начала века, когда появились Морозовы и Мамонтовы. Из тех купцов, которые создавали МХАТ, картинные галереи, помогали революционерам, а в конце жизни вешались или стрелялись… Володя очень точно передавал эту трагическую ноту образа. Несмотря на то, что Лопахины приходят на смену обитателям Вишнёвого сада, они тоже обречены. Лопахин говорит: «Иной раз, когда не спится, я думаю: Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные моря, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами…». Как замирал зал, когда Володя произносил эти слова! И как точно по адресу звучали слова Пети Трофимова Лопахину-Высоцкому: «У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа…».

28 июля. Похороны. Утром с мужем поехали на рынок — купили розы, я — белые, он — красные. К театру подъехать нельзя. Всё перекрыто. Движение транспорта остановлено. Вверх по Радищевской от Котельнической набережной — стройная, тихая колонна — люди пришли попрощаться с Высоцким.

На сцене, затянутой в чёрное сукно, стоит гроб. Над гробом свисает занавес из «Гамлета». В гробу Володя — уставший, постаревший (ему только 42 года!), может быть оттого, что волосы непривычно зачёсаны назад. На нём костюм Гамлета. На чёрном заднике сцены висит большая Володина фотография — трагически спокойно, скрестив руки, смотрит немного сверху вниз на всё происходящее…

На осенних гастролях в Тбилиси за кулисы пришёл молодой нам неизвестный фотограф и стал показывать снимки Высоцкого, которые только что сделал. Он явно гордился своей работой. Володя плохо себя чувствовал, он был в нервном, раздражённом состоянии, и не очень внимательно перебирал эти фотографии. Последнее время он стал уставать от бесконечных писем, поклонников, самодеятельных фотографов, плохих записей его песен, любителей автографов. Иногда уже не делал в этом различия истинного от наносного. Фотограф попросил подписать одну из фотографий. Володя, насторожившись: «Зачем?». — «Но я же автор!». И Володя, уже не стесняясь меня, грубо выгнал этого автора. Я пыталась успокоить Володю, не очень понимая причин этой неожиданной грубости, но в ответ слышала только одно: «Надоели!».