Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

За дюнами ветра почти уже не ощущается, весеннее солнце пригревает, но песок прохладный, от него словно еще исходит зимний холод. Ингеборг видит бревно, садится на него, прижимает колени к подбородку, прячет в них лицо. Теперь вокруг лишь шум волн и темнота. В нескольких десятках километров отсюда лежит Танель Оялоо, застывший, неподвижный, завтра его предадут земле, и он навсегда перестанет существовать.

Ингеборг хотелось бы заплакать, но слез нет, глаза ее сухи, и в душе безразличие. Она не может понять — любила ли она когда-нибудь Танеля или принимала за любовь какое-то совсем иное чувство. Возможно, слезы, которые она пролила, стоя в картофельной борозде, были всего-навсего слезами облегчения: нечто, что мучило ее и не давало покоя, внезапно ушло. Она в состоянии беспристрастно заглянуть в прошлое, все, что было тогда, тридцать лет назад, с течением времени изменилось, превратилось в давно приснившийся сон, который трудно воспринимать как реальность, однако ничто не может прогнать навязчивую мысль о том, что в действительности ей надо было стать женой Танеля и тогда вся ее жизнь сложилась бы совсем иначе. Она долго наблюдала за этой жизнью со стороны, хранила в памяти глянцевые картинки этой жизни, выстраивала их в ряд и в своем воображении была одним из их действующих лиц. Она испытывала стыд и муки совести из-за своих тайных мыслей, боялась выдать себя, боялась мужа, детей и больше всего саму себя, и теперь все это кончилось. Ей стало вдруг безумно жаль, что в ее жизни не осталось ничего, кроме убогой действительности.

Прошло часа два-три, а может, и гораздо больше, солнце стояло теперь прямо над морем, вскоре оно начнет опускаться, постепенно меняя свою окраску, да и море уже изменило цвет — прозрачно-зеленые днем волны словно застыли на берегу, вода была всюду одинаково темно-синей, Ингеборг снова бредет по холодной воде, поднимается по дюнам, но теперь шаг ее тороплив — она словно хочет наверстать потерянное время, спешит вернуться к своим домашним делам. Вот она уже выходит на асфальтированную дорогу, вдали виднеется сетчатая ограда, которая с каждым шагом становится все ближе, выше, реальнее, и меж деревьев в пастушьих сумках вырисовываются недостроенные или уже достроенные дачки, люди заняты — кто стоит на лесах или на крыше, кто копает грядки под овощи или возит что-то на тачках, пронзительно визжит моторная пила, кое-где из труб поднимается дым. Ингеборг входит в ворота, когда мимо проезжает оранжевый автобус и тормозит в нескольких десятках метров от нее. Она останавливается, разглядывает сходящих пассажиров, замечает среди них своего мужа, который, чуть сгорбившись под тяжестью свертков, идет в ее сторону; какой-то миг она еще стоит и смотрит на него, словно любуясь, и неожиданно теплое светлое чувство переполняет ее. Она спешит навстречу мужу, берет из его рук портфель, говорит, что собиралась ехать в город, чтобы заказать траурный букет, поскольку умер Танель Оялоо, но затем передумала, потому что едва ли так поздно у нее примут заказ. Имя Танеля ничего мужу не говорит, да он, видимо, так погружен в свои мысли, что подробнее и не расспрашивает; они идут по дорожке, посыпанной гравием, к своей даче.

Необычное светлое чувство не покидает Ингеборг, она никак не может объяснить его, садится напротив мужа и смотрит, как он уплетает яичницу, внимательно разглядывает его суховатое лицо школьного учителя, каждая складочка которого ей давно знакома, и тем не менее у нее такое ощущение, будто она видит это лицо впервые. Муж чувствует на себе ее взгляд, поднимает глаза от тарелки и вопросительно смотрит на жену.

— Я подумала, может, и не стоит завтра ехать на похороны, зря потрачу день, да и все равно всех хоронить времени не хватит, — неожиданно для себя говорит Ингеборг.

— Это верно, с каждым годом все больше и больше этих похорон, — произносит муж, задумчиво глядя перед собой.

Человека, о котором пойдет речь, зовут Ханнес Велт. Это коренастый блондин тридцати с лишним лет, женат, имеет ребенка, работает в одном из столичных учреждений начальником отдела, живет в трехкомнатной кооперативной квартире на пятом этаже девятиэтажного дома и вот уже десять лет увлекается филателией и шахматами.

Однажды воскресным весенним днем Ханнес Велт отправился за город к знакомому своего знакомого посмотреть коллекцию марок. В детстве тот собирал марки, позднее потерял к ним интерес, но знакомый Ханнеса сказал, будто в той коллекции есть несколько редчайших марок. Велт отнесся к его словам скептически, однако подумал: чем черт не шутит, вдруг удастся по дешевке приобрести что-то интересное. Дома ему пришлось выдержать словесную баталию с женой, которая собиралась в этот день в гости.

Несмотря на договоренность, владельца марок не оказалось дома. Его супруга, худощавая, стриженная под мальчика женщина, заверила, что муж вернется примерно через час, и попросила подождать. Велт сел за круглый стол, вынул из своего портфеля каталог и начал листать. Перед его глазами замелькали черно-белые оттиски марок, которые он не раз внимательно разглядывал, но лишь ничтожная часть которых лежала в целлофановых карманчиках его коллекции. В дверях появились дети — девочка в желтом махровом платьице и мальчик в школьной форме — и с любопытством уставились на него.

— Не хотите ли чаю? — спросила женщина. Велт отказался, женщина нерешительно улыбнулась, казалось, хотела что-то добавить, но промолчала и снова улыбнулась.

Велт почувствовал, что нарушил покой совершенно незнакомых ему людей, мысль эта была ему неприятна и не давала покоя. Он встал и сказал хозяйке, что пойдет прогуляться, вернется попозже и, если можно, оставит пальто и портфель в прихожей. Хозяйка, по-видимому, обрадовалась этому:

— Сегодня на редкость хороший день, — сказала она, — конечно же погуляйте, я тоже ненадолго уйду, а где-то через час муж обязательно будет дома.

Велт наугад шел по улицам. В небе светило солнце, и хотя дул сильный ветер, погода была по-летнему теплой. В садах хлопотали люди в плавках и купальниках — копали, сажали, поливали, лежали в шезлонгах. Было сухо и пыльно, и машины, проезжая по незаасфальтированным улицам, поднимали клубы пыли. На деревьях только-только начали распускаться листочки, трава была нежной и свежей, и дома в садах казались оголенными.

Побродив минут двадцать, Велт дошел до песчаного карьера, по краю которого росли сосны. Справа, за высокой оградой, находились складские помещения, слева начинался лес, так что дома как бы располагались вдоль набережной, похоже, что песчаным карьером пригород и кончался. Велт спустился по склону к пруду, образовавшемуся на дне карьера. Вода была зеленоватой, и на ней покачивался плот, сколоченный из жердей, а на нем плыли двое мальчишек. Велт снял свитер, приятный теплый ветер остудил потное тело, и Велт с удовольствием подумал: еще несколько недель — и наступит лето.