Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Репортер кончил писать и прислушался к звукам, доносящимся с его постели. Это был стон, душераздирающий и тоскливый, — мужчина в замшевом пиджаке спал, да и второй тоже дремал — рот полуоткрыт, голова запрокинута назад, словно сон настиг его неожиданно. И они, эти спящие идиоты, ждут от меня объяснительную записку, усмехнулся про себя репортер, оделся, сунул в карман исписанный лист бумаги и крадучись вышел из комнаты. В коридоре он увидел приоткрытую дверь, распахнул ее, и холодный ветер ударил ему в лицо. Он оказался в туалете, из открытого окна виднелся двор, тускло освещенный одной-единственной лампой. Очевидно, входная дверь охраняется, мелькнуло у него, пожалуй, следует вылезти в окно. Он соскользнул на жестяную крышу и в нескольких шагах от себя увидел железную лестницу. По ней же могут забраться грабители и головорезы, успел он еще подумать, как вдруг с ужасающей скоростью покатился вниз.

Дрожа от ужаса, который он испытал, падая, репортер поднялся с постели, налил в стакан воды и понял, что уснуть ему уже не удастся. Часы показывали половину второго, выходит, сон был очень коротким, и теперь ему предстояло несколько мучительных часов бессонницы. Он ненавидел бессонницу, это состояние беспомощности, когда в голове теснятся, обгоняя одна другую, дурацкие мысли, и когда сознание того, что ты должен уснуть, стремится с последовательной непоследовательностью подчинить тебя себе. Он уже было решил зажечь свет, начать громыхать, не очень сильно, но так, чтобы Кюльванд проснулся и можно было бы хоть с кем-то отвести душу, однако рассудком он отверг эту мысль: бедный научный работник должен как следует проспаться после вчерашнего похмелья. В какой-то степени его смущала и скрытность Кюльванда — а то, что у Кюльванда скрытный характер, явствовало из его немногословности.

Тогда он решил, что пойдет погулять. Небо было звездным, с неподвижной луной на нем, городская площадь, видневшаяся в окно, манила своей безлюдностью и покоем. Можно прогуляться до дома Вяли, и если в окне свет, то и зайти в гости; он попытался вспомнить, которые из окон окна редактора, и обрадовался, что оказался в состоянии осмыслить свое желание встать с постели и выйти на улицу.

Коридор звенел от тишины, репортер шел по зеленой ковровой дорожке и думал, что ковер поглощает его шаги, ведь иначе он потревожил бы спящих за этими бесчисленными дверями людей, и внезапно ему захотелось громко выкрикнуть что-нибудь совершенно нелепое, но так же внезапно это желание исчезло, он распахнул приоткрытую дверь туалета, из окна в лицо ударил свежий холодный воздух, он подошел к окну и посмотрел вниз, на окруженный домами двор, посреди которого стоял одинокий фонарный столб, освещавший светлеющую груду ящиков, но в дальние уголки двора свет не проникал, и они таинственно тонули в темноте. Очевидно, дверь заперта, подумал он, и, чтобы выйти, придется разбудить администратора, но что ей сказать, чтобы звучало правдоподобно?.. И, больше не раздумывая, он вылез в окно. Жестяная крыша отвратительно загромыхала, репортер покрепче уперся в нее ногами, чтобы не поскользнуться, тут же виднелись какие-то кривые железяки, приделанные к водосточному желобу, и он понял, что это лестница. Он шагнул вперед, почва ушла у него из-под ног, и бедняга неожиданно плашмя растянулся на крыше. «Черт, все обледенело», — выругался репортер и стал перебирать ногами, пока не нащупал желоб, тогда он оторвал руки от жестяной закраины, спасшей его от падения, пригнул голову к коленям и лишь так, скрючившись, сумел ухватиться за железную перекладину, но в это самое мгновение его обуял мистический ужас, что совсем недавно он уже пережил нечто подобное, и тут ему вспомнился сон, несколько минут он, словно парализованный, разглядывал ожидающий его внизу двор, куда едва проникал свет одинокого фонаря.

— Чушь, все это собачья чушь, — пробормотал он, уже стоя под голыми деревьями и провожая взглядом дворнягу, которая, пригнув морду к земле, тащилась через площадь, будто что-то чуя, а может быть, она и впрямь чуяла.

Репортеру захотелось сразу, безотлагательно с кем-нибудь поговорить, рассказать, как он увидел во сне почти то же самое, что позднее произошло с ним наяву, признаться, что он устал от профессии репортера и хочет каких-то перемен в своей жизни, еще ему хотелось сказать о том, что он уже не в состоянии что-либо изменить, из года в год жизнь течет по одному и тому же руслу, и ничего не остается, как смириться и до конца своих дней оставаться несчастным, потому что он упустил все возможности, и теперь это уже неосуществимые возможности, мираж, дым, но во всем этом он не решается признаться даже самому себе. Он решил, что неплохо бы пойти к Вяли, но Вяли, казалось ему, живет ужасно далеко, и трудно было сделать первый шаг по этому длинному пути.

Собака внезапно остановилась и почти сразу поплелась обратно той же дорогой. Интересно, что заставило ее поступить так? И что она вообще ищет?.. Может быть, спросить у нее, мелькнула у репортера нелепая мысль, а вслед за ней еще более нелепая: а что, если отправиться в гости к этой поклоннице литературы? И он вытащил из кармана адрес, который ему дал Кюльванд, и даже слегка удивился, когда обнаружил, что стоит пройти всего несколько домов и он окажется у нее. О том, что уже далеко за полночь и он может потревожить покой хозяев, репортер подумал только, когда уже поднимался по лестнице.

— Похоже, что придется возвращаться, — пробормотал он грустно, однако уходить не спешил, уселся на ступеньках и закурил. Он ненавидел всякие отели, общежития, там никогда не было покоя, постоянно приходилось считаться с другими, вечно какая-то суета, лица, голоса, и ему вдруг захотелось оказаться сейчас у своего старого друга, в доме на опушке леса, там, где он мог бы бродить при свете луны и слушать тишину. Но друг несколько месяцев тому назад умер, а он даже на похороны не смог поехать, потому что в тот день должна была состояться запись передачи… Смешно, с горечью думал он, я хочу быть один и в то же самое время хочу говорить с кем-нибудь о том, что хочу быть один. Странное существо человек, он может быть одновременно и хорошим и плохим, красивым и безобразным, печальным и веселым, отвратительным и удивительным.

Ему стало бесконечно жаль себя, словно он пережил тяжкую потерю; он уронил голову на колени и долго сидел неподвижно, затушив в пальцах сигарету, в сердце горечь, которую он не умел и, видимо, не мог заглушить.

Затем репортер услышал стук входной двери, шаги на лестнице, он поднял голову и увидел, что какая-то женщина с опаской и даже с каким-то подозрением разглядывает его.

— Товарищ Пальм, а вы что здесь делаете! — неожиданно прозвучал удивленный возглас.