Жозе Виейра - Избранные произведения

— Я своими ушами слышал, что он целый год обкрадывал хозяина — вы ведь знаете, братья, эти белые такой неблагодарный народ. Рейс выписал его из Португалии, кормил, поил, одевал, жалованье платил, в компаньоны хотел взять. А у Рейса глаз наметанный, но паренек оказался похитрей. В чемодане у него нашли только пятьдесят ангольских эскудо — чаевые от сеньора Рейса… Но все равно вышел скандал, сеньор Рейс отколотил его и выгнал… Вроде это он и есть.

— Работал, правда, работал я в начале тридцатых годов у Рейса Канибала, — говорил Сантос старому Мбаши, — он мой соотечественник, два года работал не за страх, а за совесть. А ушел я оттуда по своей охоте, и память старого Рейса для меня священна: он меня вывез из Португалии, научил своему делу и грамоте научил. И вообще, кроме добра, я от него ничего не видел. А почему ушел — на то у меня свои причины…

И эта новая тайна развеяла в дым сплетню Анакелето. Сантос даже подружился с ним: тот зашел в его лавку, и они выпили вместе, разговорились, вспомнили старого Рейса, который помер несколько лет назад — с сердцем что-то случилось. С тех пор Анакелето очень гордился тем, что первым признал Сантоса.

Итак, Анакелето выпивал за счет нового приятеля, но все равно слухи ползли: не то Сантос все же обокрал своего хозяина, не то Рейс застукал его со служанкой, которую приберегал для себя, и выходило, что Сантос уволился не по своей охоте. А древний старик Мбаши, известный своей честностью, все допытывался: как это так, выгнали с позором, приехал сюда без гроша в кармане, и глазом не успели моргнуть — лавка под железной крышей, а в лавке товары горой? Однако люди вспомнили, что каждый год 14 августа Сантос запирал лавку, надевал костюм, повязывал галстук и куда-то уезжал. Анакелето запутывал все дело еще больше:

— Это день рождения сеньора Рейса, Сантос ездит заказывать поминальную мессу.

Поди разбери, что тут правда, что вранье. Туманное дело…

А пустырь мало-помалу обрастал жителями. Сажали тунговые деревья, строили домики, крыли крыши тростником, а кто и железом. Отовсюду стекались люди — все, кому по тем или иным причинам несладко жилось дома. Земля-то была ничья, вот и селились. Знакомились, соседствовали. Как же было миновать лавку Сантоса — теперь его звали Канини, — там происходили все беседы, там люди становились друзьями? Все были равны, всех откуда-то прогнали. Дела Сантоса шли в гору: требовалось все больше провизии и одежды, так что он даже взял себе помощника. А в одно прекрасное утро жители увидели, что Жулио мерит землю рулеткой и о чем-то толкует с каменщиками из Макулузу Шодо и Купертиньо. Привезли доски, камень и тес. Пришла из Луанды машина с кровельным железом. Никто больше не задавал вопросов. Канини сказал матушке Нгонго, которую шутя звал своей компаньонкой и поставщицей — она продавала ему фрукты и табак:

— Переезжаю, матушка! Перебираюсь на новое место. Поближе к центру нашего городка.

Матушка Нгонго — она, кстати, была матерью самой красивой в поселке мулатки, светлокожей и большеглазой, обожавшей танцульки и ухажеров, — так вот, матушка Нгонго, как женщина сметливая и поднаторевшая в коммерции, сразу поняла: Канини переселяется к тому самому обмелевшему озерцу и теперь станет взимать плату и за воду тоже. Город наступал на Макуту все стремительней, Канини скоро окажется в самом центре, и торговать ему будет еще сподручней. Старуха улыбнулась, раскусив хитрость неугомонного и веселого белого. Она услышала смех своей дочки, вспомнила, как восхищенно разглядывала она усики Сантоса (Нгонго тогда сделала вид, что ничего не замечает), и о чем-то задумалась.

Через несколько лет выяснилось, что старуха не ошиблась в предположениях. Своим процветанием лавка сеньора Сантоса обязана была озеру и на удивление удачному местоположению. А поначалу и вода приносила некоторый доход: люди приходили за водой и заглядывали в лавку — не захочешь, а чего-нибудь да купишь. Канини был щедр:

— Вода бесплатно, сеньора! Вы же у меня накупили вон на сколько… Берите, берите ваши ведра. Вода — подарок от нашей фирмы.

Прошло еще немного времени, и вот новый сюрприз: под деревом откуда ни возьмись появился ослик — словно по воздуху прилетел. На нем теперь развозили воду по всему поселку. Жители привыкли к этому и больше не посылали мальчишек за водой — много ли унесешь на голове?

Вскоре там же, возле озера, появился и огород, зелень росла круглый год; чтобы пройти к воде, надо было топтать грядки, а на это никто не мог решиться, так что Канини обошелся без забора и без изгороди. Постепенно забылось, что озеро когда-то принадлежало всем и никому. Хозяином его отныне считался Антонио Жулио Сантос, он же Канини.

А домов у него теперь было целых три: в одном, под черепичной крышей, он жил, в двух других помещалась лавка. Там все было по-прежнему: те же в зеленую краску крашенные окна и двери, только вывеску искусник Анакелето намалевал новую: «Лавка Канини».

А через некоторое время, если нужно было кому-нибудь объяснить, что это еще за Макуту такое, говорили просто: «Ну, где Канини живет, знаешь?», и водой приторговывать ему теперь не было надобности. Дом его значился во всех административных отчетах, в лавках торговали тканями и готовым платьем, продуктами и разными яствами. Всем заправлял и распоряжался папаша Машиньо, родом с Островов Зеленого Мыса, он же варил несравненную брагу двух сортов. Был у Канини и кабачок, где торговали распивочно и навынос, был, наконец, дом, где жил он с женой, был склад для угля, было множество разных палаточек и пристроечек. И надо всем этим высился гигантский тамаринд, шелестел густыми ветвями, словно рассказывая стародавние предания про колдунов и оборотней, охранял хозяйство Канини от зноя и жара.

И туда, под его прохладную сень, выходил по воскресеньям сам Канини в голубой пижаме тонкого шелка, выпивал со старым Мбаши, Анакелето и несколькими другими «основателями» Макуту, как они сами себя называли. А Ви́на приносила им стаканы с лимонным освежающим напитком.

Я не оговорился — Вина. Вина, единственная дочь сеньоры Нгонго, при крещении получившая имя Этелвины, вышла замуж за Канини. Все было честь по чести — и обручальное кольцо, и фата, только народу было мало: свидетели невесты — старый Себастьян с супругой, — сеньора Нгонго, для такого случая вырядившаяся в старомодное, из сундука вытащенное платье, и свидетели жениха.

— Свадьба почище чем в городе! — говорил по этому поводу Анакелето, которому непременно нужно было сунуть нос в чужие дела. — Красиво оделись, слова лишнего не проронили…

А сам Жулиньо Канини, он же Антонио Жулио дос Сантос, как торжественно вывел он в регистрационной книге, нарядный и улыбающийся, стоял в то солнечное субботнее утро рука об руку со своей молодой женой, сеньорой Этелвиной Нето дос Сантос, и с тещей, сеньорой Пасиенсией Нето — раньше все звали ее попросту матушка Нгонго.