Жозе Виейра - Избранные произведения

Санта подумала о будущем сыне того, кто владел всем этим богатством, притулившимся под сенью тамаринда, и снова оробела. Как будет? Выйдет ли толк? Ветер раздувал пиджаки и брюки, вывешенные у входа в лавку. Пелена слез застилала ей глаза, мешала смотреть. Ветер хотел отогнать Санту обратно, превратить правду в пустую выдумку. Перед глазами Санты возник, как мираж, пугающий образ всех богатств Жулиньо Канини.

— Жулиньо!.. — отважно и нежно произнесла она, и в этом слове была и новая сила, и отзвук тех слов, что шептала она когда-то на празднике. И явственно послышался ей смех Канини и его ласковый голос с легким акцентом.

Она невесело улыбнулась, поправила выбившиеся из-под косынки волосы, сделала шаг вперед. Потом еще шаг. Еще и еще.

«Хорошо на свете жить», — часто повторяли старики, а когда Санта сердилась, слушая это, и говорила: «Жизнь наша убогая и противная», — они бранили ее за непочтительность.

Слушая разговоры своих подруг, она никогда не вмешивалась, не спорила, сидела и кротко молчала, только большие ее глаза вдруг гасли: не нравились ей эти разговоры… Она раскладывала пилюли по коробочкам, разливала микстуры по бутылочкам, а сама твердила про себя, что никогда не будет такой, как ее товарки, никогда не согласится безропотно принять уготованную ей судьбу.

Горбик ее был почти незаметен благодаря искусству портнихи, за ней ухаживали, она смущенно улыбалась, так что невозможно было догадаться, как она счастлива. Некоторые думали, что улыбается и посмеивается она из кокетства, думает так подцепить кавалера. Вот чепуха какая: она любила разговаривать со своими поклонниками, ей хотелось заглянуть им в душу, узнать, что там скрывается, может, душа-то — золотая. Всякий знает: вроде пепел и зола, а разгреби уголья — сверкнет живой огонек. Обидно только было, когда замечали ее горбик, смеялись над ним…

Как обидно стало ей на свадьбе Матеуса, который тоже когда-то за ней ухаживал, когда Шикито и Капопа — ведь они с детства друг друга знают — осрамили ее перед всеми гостями, спели про нее неприличную песенку. А Жулиньо к тому времени уже успел перемолвиться с ней словечком, какой он был внимательный и вежливый, даже предложил ей вместе с ним проводить беременную Вину домой — той стало нехорошо. А на обратном пути Жулиньо так нежно говорил с ней, такие слова произносил — она их никогда не забудет… А тут эти трое — Шикито, Капопа и еще один, незнакомый, напомаженный, — настроили свои гитары и запели. Все обрадовались, пошли танцевать, а песенка-то была про нее, и очень обидная…

Она убежала тогда под тамаринд, дала волю слезам, даже забыла, что дерево-то это, говорят, волшебное, так просто к нему лучше не ходить. Канини нашел ее там, утешил, и впервые в жизни перестала Санта думать о себе, о своей кривой, как спина, жизни: нашелся человек, который сам все понял, обо всем догадался, все принял в расчет…

Что ж она — легкого поведения? Почему так липнут к ней мужчины?

Марселина, Рожелия, Бебиана и все остальные ее подруги тоже гуляли с парнями, но никто так не домогался их, как домогались тихую, молчаливую, погруженную в свои мысли Санту. Ее это даже огорчало, она взвешивала каждое слово, обдумывала, что надеть — лишь бы не выглядеть вызывающе. Она смотрела на себя в зеркало, пытаясь понять, чем же она так привлекает мужчин. Ничего особенного: ноги хоть и прямые, да тонкие, грудь маленькая, тугая, как у девчонки, когда идешь, ничего не колыхается — не то что у других. Вот разве бедра широки и круты, словно все, чем обделила ее природа, решила она возместить в бедрах.

Почему же такие слова говорил ей управляющий сеньор Коста, когда они остались в лаборатории одни?!

Она и раньше охотно с ним разговаривала — хороший человек, немолодой уже, даже, скорее, пожилой, никогда ничего себе не позволял, не в пример другим. Потому так огорчили ее жаркие, сигарами пахнущие слова, которые шептал ей, задыхаясь, сеньор Коста, обещая снять ей домик, обеспечить на всю жизнь. И, увидев в глазах Санты слезы, испуг, отвращение, вдруг проговорил быстро, чтобы загладить вину:

— Ведь я не женат, Санта! Я по-доброму хочу… Я с серьезными… — И смотрел при этом на ее бедра. А Санту так и опахнуло жаром, обдало какой-то горячей волной. Она знала это чувство, и не любила его, и любила — сама не могла понять, — и стыдилась его, и плакала, что никак не может с ним сладить. А Коста, устыдившись, понурился, ушел. Санта побежала в туалетную комнату плакать. И много раз еще после того плакала, вспоминая управляющего, такого обходительного и вежливого, и то, как он сам застеснялся своих слов…

— Бедная я, несчастная, — плакала Санта по ночам.

Ей хотелось, чтобы к ней относились с уважением: ведь она никогда не отвечала на улыбки и заигрыванья незнакомых, никогда не позволяла прижиматься к себе в танце — оттого и не любила танго, обещаний не раздавала. А полюбить никого не могла — чуть только приближала она парня, как начиналось… Какое уж тут уважение!.. Санта все чаще вспоминала обещанный домик, где она будет сама себе хозяйка, сможет жить так, как ей вздумается, а не как старики велят. Но душа болела: скажешь «да» — и получишь, но тут виделся ей сеньор Коста, и понимала она, что это не то, и все существо ее, все ее девичье тело противились, и тогда само собой выговаривалось «нет». Она плакала от досады на себя, оттого, что родилась на свет.

— Что у меня в лице такое, Лина, что мне проходу не дают? Ведь я ж не потаскушка, не гулящая! Ну скажи, Лина, скажи! — И она снова плакала, и слезы застилали ее черно-синие глаза — казалось, дождь идет над морем.

— Да ничего особенного, Санта. Мужчины все такие… Сеньор Коста, что ли, пристает?

Она не отвечала на вопросы любопытной подруги, никогда ничего не рассказывала, а сама горевала и тосковала все сильней.

Однажды, по дороге домой, поднимаясь по улице Миссан, она все-таки не выдержала — надо было хоть с кем-то поделиться своим смятением — и спросила Лину, наперед зная ее ответ:

— Скажи, вот если бы тебе предложили свой домик за то… чтобы жить вместе… ты бы согласилась?

Сказала — и прикусила язык. Маленькая, всезнающая Лина расхохоталась:

— Еще бы! Если я что схвачу, так уж не выпущу! Я такая!

А теперь она, Санта, ждет ребенка от женатого человека, и человек этот даже почти что и не был любовником ей, не встречался с нею в укромных уголках, как Линины кавалеры… Но она даже не успела улыбнуться такой нелепости: за углом показался зеленый дом Канини. Словно холодный ветер ударил в грудь. Санта остановилась, прижалась к стене — ноги не держали.

Нет, она не потаскушка, а Вину знает с детства, подругами были.

Управляющий Машиньо сказал ей, что Вина в саду, но та, услышав знакомый голос, сама уже шла навстречу. Сияла ее улыбка, светилась атласная мулатская кожа.