Жозе Виейра - Избранные произведения

Прости меня, прости, я не то говорю. Но ведь ты сильней, чем их колдуны и жрецы, так сделай же, чтобы отец моего ребенка вышел из тюрьмы. Только скажи, и я все сделаю. Что скажешь, то и сделаю! Я хочу, чтобы он вернулся к себе домой: ведь у меня во чреве его сын. И еще сделай так, чтобы роды были благополучные, чтоб он родился здоровым…

Почему у тебя такие сердитые глаза, милосердная матерь?

Дослушай меня до конца. Дослушай мою правду. Не сердись. Я знаю, что он женатый, ну и что? Но ведь есть такой закон, твой закон: да оставит человек отца и мать, да прилепится он к жене своей… И убежать нельзя? Грешно? Я сама знаю, что грешно, не сердись… Но ведь я его самого люблю, а не его деньги, как та. У меня ничего нет, я никого не знаю, кроме мачехи, я бедна, я горбата. Зачем же он со мной связался? Значит, любит? Значит, нет греха. Ты сама посуди, сколько в округе девушек, они и моложе меня, и спина у них прямая, а он выбрал меня. Сердце подсказало. Я родилась, потому что тебе дали обет, я тебе посвящена, значит, я никакого зла никому причинить не могу.

Ты ведь все знаешь, ты в душах читаешь. Если я ошиблась, накажи. Накажи как хочешь, только пусть роды пройдут благополучно, дай ребенку родиться, я любую боль готова вытерпеть…

Ты злая, пречистая дева, ты злая! Я тебя насквозь вижу! Какие большие у тебя глаза, а в глазах — угроза. Не грози, не сердись, не смотри так…

Ты, наверно, удивляешься, что он полюбил меня? Я и сама удивляюсь. Но он меня любит по-настоящему. Не наказывай меня за суетность — я про свое увечье помню. Только нет у меня никакого горба — просто кости стали расти криво… Видишь? Ага! Помрачнела… То-то.

Не смотри на меня так, пречистая! Вот видишь, какая я? Видишь? Все на месте, все как у всех. И он меня любит. Посмотри на меня: я не хуже других. А что грудь мала, так это ничего: только бы молока хватило, а больше ни о чем я не забочусь, и одеваюсь скромно, не то что эти притворы, у которых все напоказ и наружу, все перетянуто и обтянуто. Я только его одного люблю. Его — и тебя, пресвятая дева. Вглядись, и в твоих глазах я буду прямей и стройней их всех и ничем не обделена. Я не первая, но я и не последняя! Почему ж нельзя мне счастья?!

Что? Нельзя раздеваться в храме? Прости. Я только хотела, чтобы ты меня увидела. Видишь, я плачу. Я молюсь тебе: выведи его из тюрьмы, разреши меня от бремени благополучно и убери мой горб. Ты ведь всемогуща, пресвятая дева, а я никогда ничего у тебя не просила. Ты опять сердишься? Я же только однажды согрешила… Молюсь тебе, молюсь как положено…

Аве, Мария благодатная.

Вот теперь хорошо… Ты не гневаешься, не насмехаешься. Глаза твои улыбаются. Защити меня, не забудь мое несчастье. Я отблагодарю…

Сделай милость для него, для сына… Вот видишь — ожерелье. В твой день я опять приду сюда, стены уже будут покрашены, будет шествие в твою честь, и отдам его тебе. Красивое, правда? И вот еще конвертик, это тоже тебе, в благодарность. Мне совестно, пречистая: у твоих ног лежат такие красивые кольца, из чистого золота, видно, богатые люди обет дали… Но денег у меня хватило только на это ожерелье… Зато я и не приду за ним потихоньку, как некоторые, я даю его тебе навсегда. Я даю тебе все, что у меня есть.

Больше не сердишься? Прости, пречистая, что я родилась на свет, людям не дано заглянуть тебе в душу. Вот и это тоже прими, я сама ее сшила, она почти что ненадеванная, чистая! И подумай сама: весь смысл жизни — в любви. Пойми меня, прости меня. Для тебя душа человеческая — открытая книга, и нет в моей душе зла.

Как хорошо, когда глаза твои смеются.

Теперь я счастлива! Иду! Да пребудет надо мной твой святой покров!

У дверей своей мачехи, доны Шиминьи, стоит Санта, стоит и смотрит, как закатывается солнце за крону мулембейры. Вечер тихий, безветренный. Под широким платьем почти не видно округлившегося живота — только намек какой-то…

Здесь, в Макуту, много еще женщин, у которых один муж на всех.

Перевод А. Богдановского.

То, о чем я собираюсь рассказать, произошло давным-давно, в ночь на 11 марта 1938 года в Макулузу, а Макулузу в те времена был нашим муссеком.

Значит, так: жили-были там трое. Женщина по имени Жоана, а по профессии — прачка, дочь ее Катита и отец Кизуза. Жили они в глинобитной мазанке, крытой тростником, и теперь уже очень немногие смогли бы показать то место, где она стояла. Если стать лицом к Макулузу, то хижина эта окажется по правую руку, по левую же увидите заросли колючих акаций, а посередине — довольно-таки порядочное озерцо. В сезон дождей оно наполнялось, в зной — пересыхало. Тут, может быть, кто-нибудь из знающих людей меня поправит и скажет: это уже не Макулузу, а другой муссек — Кинашиши. Что ж, правильно. Да только дело все в том, что в Макулузу прошла вся жизнь этих людей и должали они не кому-нибудь, а отцу нынешнего лавочника Антонио, и определяется, где живет человек, вовсе не тем, где именно стоит его дом. Так что были они из нашего муссека, и в том я готов поклясться.

Значит, жили они да поживали, а потом Жоана умерла. Умерла, оставила дочку Катиту сиротой. Старик совсем одряхлел, почти ослеп, и много чего стали про него поговаривать: кто постарше — с почтением, кто помоложе — со страхом. Звучали тут слова: ворожба, волшба, наговор, сглаз и другие — нам и не выговорить, — но ясно было одно: наводил он страх на всю округу.

И со смертью дочери его, Жоаны, дело было нечисто.

Померла она в одночасье.

То есть хворала-то она долго, говорили, что-то у нее было с печенью, желчь разлилась. И случилось однажды, что исчезла рябая курица-несушка, мать одиннадцати желтеньких цыплят, которые носились по всем окрестным дворам и оплакивали гибель своей защитницы и покровительницы. А к вечеру, оставив бесплодные поиски и утерев слезы, Жоана сказала так:

— Предки мои покойные, укажите мне вора! Тени прадедов моих, найдите мою курицу! Я рыдала, я искала — нету курицы! Я кричала, я просила — сгинула несушка! Что ж, соседи, пеняйте на себя! Я начну ворожбу! На чужом дворе курица не снесет ни одного яйца! А если посадите ее на чужие яйца — цыплята не выведутся, яйца сгниют. А петух, который ее потопчет, вскорости сдохнет. А зерно, что ей дадут, она клевать не станет!

И к вечеру следующего дня соседка Ндреза обнаружила на пороге своего домика сверток, а в нем перо из хвоста рябой курицы, коготь лысого петуха, две старинные медные монетки, целую россыпь дешевеньких стеклянных бус. Фетиш был налицо. А еще через некоторое время нашлась и курица — соседский мальчик Зито обнаружил ее. Но была она уже дохлая — голова застряла между кольями изгороди Ндрезы, все вокруг исцарапано когтями — видно, билась курочка, стараясь высвободиться, да шея не пускала. Всем стало ясно: никто ее не крал, не убивал, просто недоглядели за не в меру любопытной несушкой…