Ян Козак - Святой Михал

Его, как всегда, ждала еда; в доме царили порядок и чистота, о чем Катарина постоянно проявляла, можно сказать, даже чрезмерную заботу. Она давала Михалу понять, что не забывает о своих обязанностях. На третий день кончилась супружеская изоляция. Катарина вновь появилась в спальне и смущенно заявила, что в той комнате ей плохо спится и потому на следующий день тяжело работать. С собой она все же принесла грусть и укоризну. И спала, прижавшись к самой стенке.

Наутро Катарина нарушила молчание, спросив, не зарезать ли курицу. Когда Михал кивнул в ответ, она сообщила ему, что у Касицких собака разорвала трех гусят. Михал не ответил. Он читал газету. Через минуту Катарина заговорила о винограднике и вызвалась пойти туда окучивать в субботу после обеда. Михал, не отрывая глаз от газеты, холодно сказал:

— Я тоже собирался туда заглянуть.

Сквозь черную пелену печали у Катарины стало проглядывать новое, пока еще скрываемое волнение. Она была преисполнена удивления — смутного, какого-то беспомощного. Ходила вокруг Михала непривычно тихая и словно бы в чем-то неуверенная.

Михал ждал разговора и знал, что он обязательно последует.

Во время обеда на столе появилась вазочка с веткой боярышника. Катарина сорвала ее на меже, возвращаясь с поля. Михал ел молча.

— Хочешь еще? — спросила она.

— Нет.

— Может, хочешь чашечку кофе? Я сварю, Михал.

— Пожалуй.

Катарина встала.

— Сегодня вечером тебя опять не будет?

Михал кивнул. Он знал, что Катарину распирает тайна, — она уже не может оставаться с нею наедине, ей хочется поделиться, но продолжал спокойно есть.

Катарина вздохнула. Стоя у плиты, она взглянула на Михала и зарделась. Затаила дыхание.

— Я тоже могла бы, если бы… — Она многозначительно замолчала, не спуская с Михала глаз.

— Что ты могла бы? — спросил он, продолжая жевать и не поднимая глаз от тарелки.

— Михал…

Она подошла к нему. Он удивленно поднял глаза.

— Михал! Я… должна тебе кое-что сказать. Знаешь, Михал… — Она вздохнула и покраснела от волнения. — Посмотри, что я получила.

Она достала из выреза кофточки и протянула Михалу сложенный листок бумаги.

— Опять? — проворчал он раздраженно. — Оставь меня в покое!

— Ты только взгляни, Михал, — попросила она.

— Ну, покажи.

Он протянул руку. Катарина заботливо развернула перед ним письмо.

С минуту он пристально вглядывался в него:

«Катарина, Вы уже давно мне нравитесь, а Михал теперь часто в отъезде. Я с удовольствием зашел бы к Вам, но не знаю, что Вы скажете. Наверное, Вы уже заметили, кто на Вас посматривает. Дайте мне знать».

— Что за чертовщина! — вспыхнул Михал. — Кто это написал?

— Вот видишь! — сказала Катарина с интонацией, которая не осталась незамеченной Михалом.

— Кто это написал? — повторил он уже спокойно.

— Не знаю.

— Он же пишет, что ты его, наверное, заметила. Кто это?

— Михал…

— Когда ты получила письмо?

— Я нашла его как-то вечером в почтовом ящике.

— Значит, оно у тебя уже давно?

Михал задумался; пальцы его отбивали на столе дробь. Вдруг он крикнул:

— Нет, ты погляди на них! Только этого им и надо!

Катарина изумленно уставилась на него. Она не понимала, о чем идет речь.

— Им только этого и надо! — повторил Михал. — Я, кажется, разгадал их тактику. Они хотят натравить нас друг на друга, поссорить. Сперва письмо насчет меня, теперь — о тебе.

— Но Михал…

— Мне все понятно, — продолжал он раздраженно. — Одному надо, чтобы ты мне была во всем помехой. Другому не нравится, что мы дружно живем. Третий хочет свалить меня. Но я расквитаюсь со всеми… — Он спрятал письмо. — Им не удастся поймать нас на эту наживку.

— Что ты собираешься делать?

Катарина в отчаянии посмотрела на него. Она была унижена и разочарована. Дышала глубоко и прерывисто. Одежда словно вдруг стала ей тесна.

— Ничего, я узнаю, кто это писал. По почерку. В картотеке в национальном комитете…

— Михал, — взмолилась Катарина, — Михал, не позорься, плюнь, разорви письмо!

На глазах ее заблестели слезы.

— Не бойся, — сказал Михал. — Больше такое никогда не повторится. Об этом уж я позабочусь!

На этот раз Михал вошел прямо в пустовавшую закусочную.

Было около половины третьего. И хотя солнце ярко светило, стула возле «Венка» не было.

Кужела открывал новую бочку. Он вылез из подвала взлохмаченный и вымокший, в прорезиненном фартуке. Увидев председателя, поднял брови и бросил взгляд на открытую в кухню дверь. Ружа громыхала посудой в мойке.

— Что будем пить? — спросил он.

Не дожидаясь ответа, Кужела взял две кружки и направился к бочке. Он был сам не свой. После того случая он Михала больше не видел. Казалось, председатель обходит «Венок» стороной. За это время Кужела успел дважды поругаться с Адамом, который откровенно удивлялся и даже обиделся на него, — Адам не чувствовал за собой никакой вины. Об их затее знали только они двое, даже Вилему ничего не сказали. Теперь они ждали, чем все это кончится, и, разумеется, в такой ситуации лучше всего было держать язык за зубами.

— Снова с ромом?

— Нет, не пиво, — улыбаясь, сказал Михал.

Минуту он с веселой искоркой в глазах наблюдал за Кужелой.

— Сегодня меня угощаете вы! — продолжал он мягко.

Глаза Михала скользнули по полке со спиртными напитками. Там стояли бутылки с яркими этикетками, наполненные белой, желтой, зеленоватой и совершенно бесцветной жидкостью. Выбор крепких напитков был не такой уж большой: посетители «Венка» чаще всего заказывали ром или водку. На некоторых бутылках лежала пыль, другие были полупустыми. В одной-единственной бутылке вишневой наливки плавали хлопья осадка — явное доказательство того, что этот напиток не пользуется у посетителей успехом.

— По-моему, вы должны поставить мне бутылку «Охотничьей», — сказал Михал, подумав.

— Что? — Кужела непонимающе уставился на Михала. — Это почему же? — спросил он хрипловато.

Он был известный скряга. Некоторые объясняли его скупость слишком большими расходами, связанными с еженедельными поездками в город.

— С чего это я вдруг должен ставить вам «Охотничью»? — спросил он тихо и снова посмотрел в сторону кухни.

С пустыми кружками в руках он подошел к двери, ведущей в кухню, и закрыл ее. Михал улыбнулся.

— Так надо, — сказал он мягко. — И вы мне ее сегодня поставите.

Затем, немного помолчав, продолжал:

— Как вы думаете, ваша жена узнала бы по почерку, что именно вы писали то письмо?

У Кужелы покраснела шея и даже шрам на лбу набух и казался еще не зажившим. Он собрался было помыть поллитровые кружки под краном, но руки его так и замерли в воздухе.

— Ну и подкузьмили же вы меня! — зло сказал он. — Неужели вы можете…