Ян Козак - Святой Михал

— Разными мы родились, разными и умрем, — глубокомысленно заметил Михал.

— Но вам надо что-то сделать! — вдруг горячо заговорила Катарина, внимательно и с интересом прислушивавшаяся к их разговору.

— Да, это следует обмозговать, — согласился Михал. — Лучше всего обсудить на собрании. Поречье — село земледельческое, кооперативное. Ясное дело, местная власть должна быть в руках кооператоров.

Перед окном остановилась машина, и Михал устало поднялся. Касицкий вышел вместе с ним.

Катарина осталась одна. После обеда, когда Михал ушел, взяв у нее письмо, она была взволнована, даже испугана тем, что происходило вокруг них. Она поплакала, но слезы ее были вызваны не только жалостью к самой себе и тоской, но и негодованием. Катарина прекрасно знала, что в последнее время над Поречьем сгущаются тучи, и понимала, кто тому виной. И хотя ей не было точно известно, кто написал оба так взволновавших ее письма, но, услышав разговор Михала с Касицким, без всяких разъяснений сообразила, в чем дело, и у нее защемило сердце.

Она была оскорблена не только за себя, но и за Михала. Черные тучи, нависшие над Михалом, да и над всем Поречьем, казались ей поистине грозовыми. Сидеть сложа руки нельзя, решила она. И загорелась желанием отвести опасность, надвигающуюся на Михала.

Постояв немного посреди кухни, напряженно глядя в одну точку, она вышла на улицу, но не взяла с собой, как обычно, табуретку, чтобы подсесть к соседям, которые отдыхали после трудов праведных у калиток, наслаждаясь теплыми тихими сумерками. Она лишь на минутку остановилась возле Рачековых и перекинулась несколькими словами с Аничкой. Разговаривая, она поглядывала на площадь, где сквозь песок снова пробивалась трава.

Вдруг она увидела Вилема, направлявшегося к «Венку». Едва он скрылся за дверью закусочной, как Катарина спохватилась:

— Ох, я же хотела сходить на кладбище!

Она вернулась домой, сорвала несколько голубых ирисов, только начавших распускаться, и с букетом в руке медленно зашагала вдоль площади. Вскоре она вернулась, но шла уже по противоположной стороне.

Шла не торопясь, внешне ко всему безучастная; временами останавливалась, чтоб обменяться словечком-другим с односельчанами.

Подойдя к жене Вилема, она улыбнулась. Они перебросились несколькими словами. Разговор не клеился — Бетка Губикова не любила Катарину: она знала, что Вилем когда-то ухаживал за ней. Но сегодня Катарина была с ней приветливее обычного. Уже собираясь продолжить свой путь, Катарина вдруг обронила озабоченно:

— Да-а, кто знает, как теперь все будет…

— А что такое? — заинтересовалась Бетка.

— Да вот, слышала я, такое люди говорят… — Катарина не договорила и вздохнула.

Вилем вернулся из «Венка» в хорошем настроении. Переживания, связанные с отъездом Руды Доллара, были почти забыты; возмущение уже угасло, хотя какое-то внутреннее недовольство сохранилось. В остальном все обстояло как нельзя лучше. В «Венке» они с друзьями немного выпили, потолковали о том, о сем. Настроение у всех было бодрое, боевое — ведь так важно для мужчин, когда они добиваются чего-то. Вилем словно сбросил с себя смирительную рубашку, ему даже дышалось легче.

Беспечный и веселый, вернулся он домой. Ни Луцки, ни жены дома не было. Но Вилема это и не огорчило. Он разделся и лег в постель, а так как очень устал, то через минуту захрапел.

Вскоре от соседки вернулась Бетка. Увидев спящего мужа, она села на край кровати и принялась его тормошить. Вилем проснулся злой и раздосадованный. Дыхание жены напоминало ему натужный, хриплый гул мотора, когда машина медленно и долго поднимается в гору.

— Вилем!

— Оставь меня ради бога! Ну что ты не даешь мне спать? — не открывая глаз, пробормотал он.

— Вилем, проснись… Слышишь?

Она снова принялась его трясти. Наконец он поднял голову и широко зевнул.

— Ты что, выпила? — спросил он, увидев ее разгоряченное лицо.

В храмовой праздник или по какому-нибудь другому торжественному случаю, когда они вместе заходили в «Венок», она любила выпить рюмочку вишневой настойки.

— Ты знаешь, что Сайлер собирается урезать приусадебные участки? Вы что, очумели? Как же мы тогда будем? Нет, я… — Она задохнулась, в горле у нее застрял комок. — Нет, командовать нами ему не удастся! Пусть даже и не думает, — возбужденно добавила ома.

— Да ты что, выпила? — снова повторил Вилем. Он тер сонные глаза и ничего не мог понять.

— Он хочет перекроить наши приусадебные участки! — взорвалась Бетка. — Хочет у каждого отобрать по куску, потому что сам ничего не имеет. Он разъезжает как барин в автобусе на работу и с работы. Она торгует в сельмаге. У них никогда не было даже клочка земли!

— Ты что, спятила? Не болтай чепухи! — оборвал ее окончательно проснувшийся Вилем. — Откуда ты это взяла?

Почти все члены пореченского кооператива обрабатывали (кто для удовольствия, а кто по необходимости) значительно большие участки земли, чем было положено по Уставу единого сельскохозяйственного кооператива, и тем самым, естественно, нарушали его. Но в виноградарских селах на такие вещи смотрели сквозь пальцы, да и в Павловицах никто из районных властей не обращал на это внимания. Тем же нескольким беднякам, у которых никогда не было ни клочка собственной земли — а к ним принадлежали Эда, Адам, Вилем, то есть самые рьяные пропагандисты коллективного возделывания земли, — кооператив выделил по небольшому участку в поле и несколько рядков виноградных лоз на старом винограднике. Тут уж Михал был щедрым и справедливым.

— Это правда! — продолжала возбужденно вопить Бетка. — Все так говорят. А эта его лавочница… Ей всегда было завидно, что у нас в хлевушке свинка с кабанчиком. Говорю тебе: Сайлера никто выбирать не станет, все его вычеркнут. — Она перевела дыхание. — И это пока самое меньшее, что ему могут сделать…

— Где ты это слышала? Что за чертовщина?

Сидя на постели, Вилем тер глаза. Со сна он все никак не мог сосредоточиться.

— Тебе-то все равно! Я знаю. Тебе это даже по вкусу! — снова заверещала Бетка. Губы ее дрожали, голос срывался. Одна только мысль, что их участок может уменьшиться, приводила ее в отчаяние.

Много лет работала Бетка на чужом поле, а когда они с Вилемом получили полоску пашни и несколько рядков на винограднике, она просто срослась с этой своей землей. Она всегда мечтала иметь хоть несколько виноградных лоз. Виноградник издавна считался в Поречье признаком зажиточности и достойного положения. Бетка потому еще так радела о приусадебном участке, что одна из всей семьи работала в кооперативе. Продуктов, которые им выдавали, она получала значительно меньше, чем соседи, и все-таки в их дом уже входил достаток. В прошлом году они закололи двух свиней. Никогда им не жилось так хорошо. И Бетка наслаждалась благополучием. Только теперь она начала жить по-настоящему. У нее появилась гордость, спокойная уверенность, которых она раньше не знала. Они поднялись в глазах людей куда выше, чем в те времена, когда Вилем слыл первым человеком на селе, а семья едва сводила концы с концами. Несмотря на то что прежде у них часто бывали семейные ссоры, она всегда решительно поддерживала Вилема во всех его общественных начинаниях. Теперь же она с трудом переносила те смуты, которые время от времени он затевал в селе. Она страдала, когда женщины в поле или соседки возмущались действиями Вилема. Самыми разными способами старалась она склонить мужа к спокойной, достойной жизни, но пока это плохо ей удавалось. Вилема ничто не могло изменить.