Ян Козак - Святой Михал

Глаза, впившиеся в Михала, потемнели.

— На этом мы могли бы поставить точку, покончить со всем. Как вы думаете? — прервал его Михал. На словах «со всем» он сделал едва заметное, но понятное обоим ударение.

Михалу вдруг стало хорошо, ему действительно захотелось выпить, но что-то такое, чего у него самого а доме не было.

— Хотите снова меня подловить? Знаете, как я это называю? — заговорил Кужела. Но тут в дверях появилась Ружа с подносом, уставленным вымытыми кружками и стаканами, и он сразу умолк, бросив на нее свирепый взгляд.

Михал дружески кивнул Руже и обратился к Кужеле.

— Выпьем, — предложил он как ни в чем не бывало.

— Это он с удовольствием, — заметила Ружа, пожилая, усталая, болезненного вида женщина с длинным бледным лицом и тонкими, сухими губами. — Чего это вы тут? — спросила она Михала.

Глаза Кужелы забегали.

— Не видишь разве, у нас дела! — буркнул он.

Ружа почувствовала напряженность, висевшую в воздухе, и с интересом посмотрела на обоих. Она молча подвинула посуду и вернулась с пустым мокрым подносом на кухню.

Кужела, сжав губы, замер у стойки. Он чувствовал, что попал в западню. Михал никогда не позволил бы себе такого, если бы не знал чего-то. Проклятье! Дело было щекотливое и принимало опасный оборот. Оно могло кончиться плохо. Кужела вовсе не хотел вступать в конфликт с председателем кооператива. Хотя он и был вне себя от ярости, но понимал, что председатель предлагает ему выход из этой скверной истории, в которую его втянул Адам.

Он доплелся до стола и тяжело опустился на стул.

— А это письмо я получу обратно? — спросил он. — Мне бы не хотелось, чтобы из-за какой-то глупой писульки разразился семейный скандал. Я и без того сыт этим по горло. Вы меня здорово подловили!

— Конечно, получите. И все будет в полном порядке, — спокойно сказал Михал, решивший придерживаться прежней своей тактики. Он знал, что иногда такой способ куда результативнее, особенно если хочешь повернее узнать то, о чем только догадываешься.

Кужела поднялся, принес бутылку «Охотничьей» и две рюмки. Откупорив бутылку, он снова сел и налил водки. Они молча чокнулись, выпили.

Кужела понемногу отходил, гнев его сменился унынием.

— Дома теперь все в порядке? — не глядя на Михала, спросил он немного погодя.

— Вроде бы, — ответил Михал.

Он пил понемногу, глоток за глотком.

В окно Кужела увидел маленького Карлушку, который прибежал за лимонадом. Он с недовольным, почти враждебным видом налил мальчику лимонада и опять подсел к Михалу за стол. Он снова все взвесил и пришел к единственному выводу, что эту дубину Адама с его куриными мозгами надо было тогда выгнать взашей.

Когда бутылка опустела, Михал без единого слова достал письмо и разорвал его на мелкие клочки.

— Да, подкузьмили вы меня, — хмуро повторил Кужела. — Теперь я у вас в долгу.

Михалу было очень хорошо, должно быть, так же хорошо, как Руде Доллару в день отъезда.

Под вечер Михал, дожидаясь машины, которая должна была отвезти его в Залужицы, разговаривал в кухне с председателем местного национального комитета.

Вернувшись домой, он едва успел, громко фыркая, ополоснуться холодной водой и приняться за еду, как явился Петер Касицкий.

Михал сидел, удобно вытянув ноги, Катарина хлопотала у плиты. Он наслаждался минутами покоя, хотя и не сознавал этого. Бесконечные заседания и собрания целиком поглотили его. Он разъезжал по округе, словно чей-то уполномоченный, давал консультации и вмешивался в дела местных политиков. При этом был глубоко убежден, что никакой политикой он не занимается, а заботится только о нуждах поречан и их соседей.

— Похоже, они что-то задумали, Михал, — сказал Касицкий. — Явно хотят подставить мне подножку.

Касицкий не назвал ничьих имен, впрочем, в этом не было необходимости. Тяжело вздохнув, он продолжал:

— Ладно. Хоть немного поживу спокойно. С меня хватит. Работать с Вилемом — значит доконать себя.

— Оставь, — возразил Михал. — Выкинь это из головы. Не бросишь же ты дела теперь!

Хотя Михал и устал, после посещения «Венка» он был в приподнятом настроении. Да и вообще он был оптимистом. Тем более что, в общем-то, в кооперативе дела шли хорошо.

— Именно теперь, Петер, когда у нас непочатый край работы?! — продолжал он. — Знаешь, что я узнал? Кооперативы уже сейчас сдают столько молока, что молочный завод в Павловицах не справляется с переработкой. И молоко в цистернах везут в соседние районы, чтобы там его перерабатывать. А перевозка одного литра молока обходится дороже, чем его производство. Понимаешь?

— Ужасно! Это даже трудно себе представить, — возмутился Касицкий.

— Правительство уже столько затратило на нас, что теперь, когда капиталовложения должны бы начать возвращаться в казну, оно не может остановиться, оно должно сделать еще один шаг и помочь нам превратиться в настоящие фабрики продовольствия, — говорил Михал. — И этот шаг будет сделан не просто из добрых побуждений, а потому, что все хотят расцвета нашей страны, нашей жизни. Знаешь, именно это укрепляет во мне надежду на успех нашего плана. Должны же наверху знать и думать о таких вещах.

Касицкий вздохнул и вернулся к начатому разговору:

— Я уже по горло сыт своим председательством. Говорят, что вместо меня они хотят поставить Беду Сайлера.

Хотя разговоры об этом Михал тоже слышал, но считал их беспочвенными и не придавал им никакого значения.

— Ну нет! — резко заявил он. — Председателем комитета должен быть кто-то из членов кооператива. Все Поречье живет прежде всего кооперативом! И ты, Петер, будешь тянуть свою лямку и дальше.

— Слышал я, что цыгане из Гаваи при голосовании собираются меня вычеркнуть, — продолжал Касицкий. — Что ты на это скажешь?

Михал задумчиво посмотрел на него.

— Но ведь добрая половина из них даже читать не умеет. Как же они?..

— Очень просто.. Им объяснят, что надо будет вычеркнуть, например третью фамилию — и все! А если то же самое сделают несколько поречан, будет вполне достаточно, чтоб меня прокатить…

Михал призадумался. Он знал, что помешать этой кампании — дело сложное и предчувствие Касицкого может оправдаться. При мысли о том, что Вилем и его дружки снова возьмут в свои руки власть в селе, он даже вздрогнул. Опять настанут трудные времена — излишние осложнения, новые препятствия. Сам Вилем, правда, не очень мешал Михалу, поскольку держался в стороне от его дел, а в некоторых случаях сотрудничество с ним было даже полезно. Но Михалу нужен был покой, у него и так забот хватало. Ему необходим надежный тыл.

— Они способны выкинуть такой номер. — Касицкий снова вздохнул. — До сих пор не могут мне простить, что я был против кооператива, когда его создавали. Для них не имеет значения, как человек работает и что он думает теперь.