Андрей Лещинский - Причина смерти

Богиня была сильнее во всём. Она могла управлять вещами, живыми тварями, людьми, могла вторгаться в закрытые для людей области и творить несказанные чудеса, но гордость царицы была выше её пакостей. Царица несомненно знала, и знание это не питалось опытом земных событий, что она прекрасней всех, что соитие с ней — ярчайшая мечта любого мужчины, что каждый, достигший этой вершины, отмечен знаками высшей силы, и достоинство его не подлежит никакому осмеянию и поношению, кроме только её собственного. Великая царица любимого богами Крита встала со скамеечки, она ощутила в гневе и негодовании за свои оболганные чувства всё своё напряжённое прекрасное тело, свой бешено работающий мозг. Она закинула голову к небу, её воля, злость и любовь пробили отверстие в небесной тверди, донесли голос царицы до Кого-то, превыше земных богов, и Он ответил ей одобрением и любовью.

— Врач хороший, я его хоть минуту, но любила. Он мой навсегда! — крикнула царица и упала на траву, потеряв сознание.

Она лежала то ли в забытьи, то ли в глубоком сне от страшной усталости и не видела, как бесновалась разъярённая Богиня. Она не смела тронуть ту, голос которой дошёл до Него, побоялась тронуть даже её спутников, но, воя от ярости, прокляла их всех и превратила часть священной рощи, вернувшейся обратно на место волшебных трав, в оплавленную взрывом воронку.

Богиня унеслась в злом вихре, Его внимание тоже ушло в горние выси, как всегда, отсутствие высшей силы дало грязную свободу нижайшим существам. Глупый, жестокий и весёлый фавн, всегда желавший всех женщин, а носительницу царской диадемы особенно, добился своего и смог наконец-то учинить над ней насилие. Он очень боялся Богини, бешеный гнев которой закрутил время и пространство неохватным узлом, оплавил песок, изменил свойства материи, но похоть была сильнее страха. Царица проснулась от кошмара, в котором смешались козлиная вонь, тяжёлые шерстяные покровы и ядовитая змея, изо всех сил кусавшая её между ног. Она с криком пришла в себя, задергалась, но не тут-то было. Фавн крепко обхватил её сзади руками, ногами, копытами и насиловал, блея от возбуждения. Она закричала громче, поняла, что никто не придёт к ней на помощь, остался ли вообще кто-нибудь после тех жутких мистерий? Она попыталась напрячь волю, произнести заклинание, но слёзы душили, острая боль разрывала живот. Видно, всё же что-то получилось, потому что фавн забеспокоился, закончил свое дело, издав смрадной пастью низкий горловой звук, и ускакал в лес.

Она полежала на животе, потом, разрывая остатки любимого яркого платья, поползла по камням и кочкам, острым кустам и муравьиным дорожкам. Ползла долго, доползла, увидела костры, земледельцев в оргиастическом безумии с чашами в руках, сумела позвать и снова улетела в небытие.

К игре надо относиться серьёзно. Сложнейшие связи, создающие многомерный и многообразный мир действий мыслящего существа, обладают, помимо бесконечного и даже бесчисленного множества пространственных, эстетических, нравственных, временных и других характеристик, возможностью проявлять свою власть над самими собой, выстраивая иерархические пирамиды самокомбинаций и вознося игру на вершины многих пирамид.

Ценность игры оправдывается её непривязанностью к биологическим и нравственно осмысленным действиям. Цель свободно определяется играющим, избавляя его от нудного на любом уровне контакта с необходимостью. Правила тоже создаются игроком: брать чужие — пошлое самоограничение, вульгарно намекающее на возможность неэстетичных и безнравственных связей между творцом и пользователем. Чем сложнее правила, тем дольше переход от реальности к игре, но тем и достижимее драгоценный приз — полное замещение неигровых связей игровыми, отождествление игрока и игры, сладчайшее забвение множественности индивидов, одиночество и сосредоточенность творца.

Он был очень серьёзен, взволнован и захвачен чувством близкого счастья. Игра получалась — Его игра. Мало того, что Он Сам придумал правила, придумал законы, по которым правила меняются, законы изменения законов и далее по бесконечному кольцу — это просто для таких, как Он, так ведь Он придумал и саму игру.

Он сумел придумать игру в почти безвыходной, близкой к тупику ситуации. Дело в том, что возможности игроков постоянно ограничивались. Он помнил грустное удивление, с которым встретил сначала абсолютный запрет на внепространственные игры, потом доказательство теоремы, установившей безнравственность игр в неэвклидовых пространствах.

Огорчение, включённое конструктивной составляющей в систему связей, может быть очень продуктивным. Истинные знатоки и любители игры выявили внутренние противоречия теоремы, доказали теоретическую возможность игры в эвклидовых пространствах при введении незапрещенного временного фактора и даже начали находить удовольствие в строгой простоте изящных построений.

Добро, принявшее форму нравственности, имеет опасную тенденцию к расширенному самовоспроизводству. Поле деятельности игроков всё более сужалось. Они были готовы к запрету на игру в бесконечномерном пространстве с бесконечномерным временем, но, не видя особой разницы между числами натурального ряда, не ожидали вторжения нравственных связей и в эту, схематизированную до смешного, область. Да и в чём разница между конечномерными эвклидовыми пространствами?

Однако, ограничения шли всё дальше, пока в распоряжении игроков не остались, глупо и смешно об этом думать, жалкие трёхмерные эвклидовы пространства и, неловко об этом говорить, одномерное время.

Как большую ценность, хранил Он перенасыщенное сочетание связей, составивших тогда Его негодование, огорчение и испуг. Последний чуть не подвиг Его на дурацкое действие — Он хотел позвать на помощь другого игрока, но тут же с отвращением отказался от этой антиэстетичной, пагубной затеи. Два игрока, или больше, какая разница, либо один, либо не один, два творца одной игры, и, как печальное следствие, множественные законы, пересекающиеся и противоречащие один другому, противоестественные отношения, возникающие между игроками, этого не вынести.

Нет! Он всегда, везде, и там, где этого нет, представляет Собой величайшую самодовлеющую ценность. Колоссальное напряжение интеллекта пробудило к действию невостребованные связи, и Он доказал несложную, но принципиальную теорему о возможности существования неживой материи и неразумной жизни в трёхмерном эвклидовом пространстве с одномерным временем. Граничным условием было, однако, отсутствие автохтонного разума.

Полный тупик. Но тут-то и проявились возможности абсолютного интеллекта. Не существует полной непротиворечивой системы аксиом. Противоречие решило проблему. Неимоверным усилием он разодрал на тончайшие волокна каждое из эвклидовых измерений, дав ему, помимо примитивной функции простейшей стрелки в пространстве, эмоциональную, нравственную, эстетическую и иные нагрузки, волшебным образом отобразил трёхмерную эвклидовость в бесконечномерную изогнутость, и изысканно объединил в одном множестве образ и прообраз.