Андрей Лещинский - Причина смерти

Если бы их потрясённые физиономии были зеркалами, то в них отражалась бы, как в плоских полированных бронзовых пластинах, огромная светлая комната, прохладный пол из каменных плит, покрытый мягкими коврами с охранительными узорами, стены, расписанные элегантным орнаментом, краткой прелестью изогнутых линий говорившим о подвигах царственного кузена, победах над богами, чудовищами и людьми, на них висели циновки с заклинаниями, написанными новейшим стилем шумерской скорописи. Вдоль стен стояли резные шкафы, заполненные коллекцией фигурок, чаш и ваз. Дикари не могли оценить изящество коллекции, не могли они понять и её небывалую смелость: Балих собирал не только изображения шумерских богов и героев, но и египетские, критские, варварские и даже эламские статуэтки, — так велика была сила шумерских владык по всей стране людей и по всем мирам богов, так твёрдо знал Балих то, что чужие боги не вторгнутся в Шумер, хотя изображения и имена всегда были надежнейшими и неотвратимыми проводниками их носителей.

Коллекция размещалась вдоль боковых стен, а передняя стена была открыта взорам и содержала в себе два обширных оконных проёма, затянутых прозрачной тканой сеткой от насекомых. За проёмами в марлевой дымке виднелось основание колоссальной пирамиды, а в центре комнаты, на возвышении, в удобном кресле, в простой белой набедренной повязке сидел Балих, два прислужника охлаждали его тело мановениями ярких опахал, двенадцать воинов, по шесть с каждой стороны, тоже в простых передниках, с бронзовыми мечами и короткими метательными дротами в руках наблюдали за покоем и безопасностью повелителя.

Вытаращенными глазами, лязгая зубами от страха или пытаясь мешать страх с наглостью, дикари снизу вверх видели, или даже не видели с перепугу, строгое великолепие музейного зала, а в это время Балих вглядывался в их лица и скорчившиеся фигуры, острым и мгновенным зрением умного и многознающего человека безошибочно относил к одному из конгломератов варварских племён, предварительно прикидывал систему примитивных верований и предрассудков, среду обитания, соседей, выбирал язык, ближайший к предполагаемому языку варваров, и громко и внятно произносил, адресуясь к коленопреклонённым слушателям:

— Я вождь. Приветствуйте.

Он никогда не ошибался, иногда ему даже удавалось угадать фонетические особенности их языка, и глупые перепуганные варвары почти всегда понимали его слова. Сначала они понимали, что понимают речь могучего чужеземца, потом до них доходило, что обещают жизнь, ведь обречённые подземным богам не могут приветствовать живущих, потом они начинали на свой варварский и утомительно однообразный манер славословить его, как правило снова простираясь ниц, а Балих слушал звуки языка, и его знания людских знаков пополнялись ещё немного, даря ему радость новизны и умиротворение всесилия. Он беседовал с дикарями, с теми, кто поумней, по несколько раз, потом всех без исключения отпускал на свободу, давая им обожжённые глиняные пластинки с оттиском личной цилиндрической печати — пропуск всюду, где умели читать, и страшный охранный амулет там, где читать не умели. Им давали подарки, они видели Урук ограждённый, и Балих называл им своё имя, настолько он был уверен в силе своих знаний и мощи царственного кузена, настолько не боялся злой божественной ревности. Потрясённые варвары расходились по миру, приходили в свои тёмные пещеры или продуваемые ветрами хижины из прутиков, и их рассказы о городе с многоэтажными домами, с храмом, летящим над миром, о чародее и вожде Балихе, смело бросающем вызов богам, скоро становились волшебными сказками, и имя и деяния Балиха навечно закреплялись в памяти диких народов.

Чем дальше, тем реже встречались новые системы знаков, наконец к нему привели двух варваров из новой, низкорослой, узкоглазой и удивительно жёлтой породы людей. Вначале они едва понимали Балиха, очень далёким и необычным был их язык, потом он приспособился к странным звукам их речи, больше похожим на сердитые окрики и жалобные стоны. Как всегда у дикарей, язык оказался примитивным, ничего, кроме простейших понятий и действий выражать не умел, можно было сказать «иди!», «дай», «хочу есть», «боюсь» и тому подобное, но достойными словами выразить чувства было невозможно, так что их приветствия Балиху состояли в основном из резких немузыкальных восклицаний:

— Боюсь! Ты большой! Возьми! На!

Так они предлагали Балиху свои тела и души, признавая его бесспорное величие и главенство. Варвары, однако, были неглупыми, горели любопытством, преодолевавшим страх, охотно говорили с Балихом, и, наконец, он понял, что их земля находится далеко на востоке, на берегу безбрежного Океана, омывающего обитаемый мир с той стороны. Поскольку финикийцы в своих путешествиях на запад тоже дошли до Океана, север и юг были ограничены климатическими условиями, искать и надеяться больше было не на что, Балих понял, что знаковые системы людей исследованы им полностью, и, хотя беседовал изредка с экзотическими варварами, признавал, что больше тешит дешёвое самолюбие, чем ищет новые знания. Нетрудно выглядеть героем или даже богом в глазах дикарей, жизнь которых зависит от твоего слова. Балих искал новые области применения своего интеллекта и знаний.

Он находил их в цветах и травах, которые тоже несли на себе знаки, которые тоже можно было научиться читать. Язык был странным, хотя и находившим соответствия в царском варианте шумерского, смысл прочитанного был тёмен, Балих чувствовал, что его знаний не хватает, что одному не осилить, надеялся на будущие поколения, но пока что научился делать практические выводы из прочитанного, питаясь крохами доступной информации. Он научился лечить людей. Письмена, щедро рассеянные по лугам, лесам и болотам, говорили о способах исцеления понятным ему языком, знаки часто менялись на глазах, создавая новые слова и фразы, служившие ответами на его вновь возникавшие и быстро менявшиеся вопросы. Балих жалел, что не добился большего, что от него ускользают знаки, написанные руслами рек, очертаниями озёр и морей, кронами деревьев, облаками и звёздами. Иногда ему казалось, что вот-вот прочтёт, но мысль утыкалась в твёрдую стену, поставленную то ли в его голове, то ли в неимоверной космической дали, и сверкнувшая возможность угасала, уходила, забывалась.

Он хотел сам писать знаки, видные отовсюду, для этого надо было подняться как можно выше над поверхностью земли. Желания Балиха встретили поддержку Гильгамеша, скорая дипломатическая переписка между шумерским и египетским дворами закончилась прибытием трёх инженеров и строительством величайшего сооружения в этой части света — ступенчатой пирамиды, названной зиккуратом.