Салли Руни - Разговоры с друзьями [litres]

Мне так жаль. У тебя, наверное, такое ощущение, будто я врала тебе о Нике, сказала я.

Тебе жаль, что у меня такое ощущение, понятно.

Все было слишком сложно.

Да, сказала Бобби. Я догадываюсь, что отношения с женатым мужчиной непросты.

Мы все еще друзья?

Да. Так когда у тебя УЗИ?

В ноябре, сказала я. И рассказала ей, как врач расспрашивал про незащищенный секс, а она в ответ фыркнула. Я сидела на кровати, ноги под одеялом. В зеркале на стене напротив я видела, как моя левая рука нервно елозит вверх-вниз по шву наволочки. Я уронила ее и посмотрела, как она мертво лежит на одеяле.

Не могу поверить, что он не надел презерватив, сказала Бобби. Это пипец какой-то.

Я пробормотала в оправдание: мы не… знаешь, вообще-то это не…

Я не виню тебя, сказала она. Я просто поражаюсь ему, вот и все.

Я старалась придумать, что бы такое сказать. Во всех наших идиотских поступках не было вины Ника, потому что он всегда следовал за моими желаниями.

Это, наверно, была моя идея, сказала я.

Звучит так, словно тебе промыли мозги.

Нет, он на самом деле очень ведомый.

Допустим, но он всегда мог отказаться, сказала Бобби. Может, он притворяется ведомым – при таком раскладе, что бы ни случилось, к нему никаких претензий.

В зеркале я заметила, что рука снова теребит подушку. Не такого разговора я ожидала.

Ты выставляешь его очень расчетливым, сказала я.

Я не говорю, что он это сознательно. Ты сказала ему, что лежала в больнице?

Нет, ответила я. Я открыла было рот, чтобы рассказать про телефонный звонок, и как Ник заподозрил, что я пьяная, а потом решила ничего ей не говорить, а просто выдала: конечно нет.

Вы же близки, сказала она. Ты все ему рассказываешь.

Не знаю. Не знаю, насколько мы близки.

Ну, ему ты рассказываешь больше, чем мне.

Нет, сказала я. Меньше, чем тебе. Он, наверное, думает, что я вообще ничего ему не рассказываю.

Тем вечером я решила перечитать нашу старую онлайн-переписку с Бобби. Однажды, вскоре после разрыва, я уже так делала, а за несколько лет, прошедших с тех пор, посланий добавилось. Меня грела мысль, что свидетельства нашей с Бобби дружбы хранятся не только в памяти, есть и текстовые доказательства ее привязанности ко мне, и они в случае чего переживут саму эту привязанность. По понятной причине во время разрыва эта мысль сильно меня поддержала. Бобби никогда не сможет отрицать, что когда-то я ей очень нравилась, для меня это было важно.

На этот раз я скачала нашу переписку одним гигантским текстовым файлом с временны́ми отметками. Он оказался слишком велик, чтобы изучать его насквозь от начала до конца, к тому же в нем не было выстроенного сюжета, поэтому я решила искать ключевые фразы и слова и читать разговоры, в которых они всплыли. Первой я поискала «любовь» и нашла следующий диалог полгода назад:

Бобби: если посмотреть на любовь не как на межличностные отношения

Бобби: а попытаться представить ее как социальную систему ценностей

Бобби: то она одновременно противоположна капитализму, поскольку бросает вызов аксиоме об эгоизме

Бобби: которая диктует всю логику неравенства

Бобби: и в то же время подчинена ему и его поддерживает

Бобби: то есть матери самоотверженно растят детей без всякой выгоды

Бобби: что, казалось бы, в определенном смысле противоречит логике рынка

Бобби: а на самом деле это просто функция, бесплатно обеспечивающая рабочую силу

Я: да

Я: капитализм использует «любовь» ради прибыли

Я: любовь – это дискурсивная практика, а неоплачиваемый труд – результат

Я: в смысле я понимаю, я так-то против любви

Бобби: это банально, фрэнсис

Бобби: мало говорить что ты против, надо что-то делать

Прочитав этот диалог, я встала с кровати и разделась перед зеркалом. Время от времени меня так и тянуло это сделать, хотя во мне ничего никогда не менялось. Тазовые косточки по-прежнему некрасиво выпирали по обе стороны живота, да и сам живот никуда не делся – круглый и дряблый на ощупь. Я была как желе, которое стряхнули с ложки до того, как оно успело застыть. Плечи усыпаны веснушками и лопнувшими фиолетовыми капиллярами. Какое-то время я просто разглядывала себя и чувствовала, как отвращение проникает все глубже, словно проверяла, как далеко оно может зайти. В конце концов я услышала, как в сумке звонит телефон, и пошла его искать.

Когда нашла, на экране высветился пропущенный вызов от папы. Я перезвонила, но он не ответил. К тому времени я закоченела, поэтому снова оделась, спустилась к маме и сказала, что навещу отца. Она читала газету сидя за столом и не подняла глаз. Вот и славно, сказала она. Передай, что я про него спрашивала.

Я шла знакомым маршрутом через весь город. Куртку я не захватила и, нажав кнопку дверного звонка, переминалась с ноги на ногу, чтобы согреться. Дверное стекло запотело от моего дыхания. Я позвонила еще раз, но это не помогло. Открыв дверь, я услышала только тишину. В коридоре пахло сыростью и чем-то похуже, кисловатым. Под столом валялся завязанный мешок с мусором. Я позвала отца: Деннис?

В кухне горел свет, я толкнула дверь и инстинктивно заслонилась рукой. Запах был настолько прогорклым, что ощущался физически, как жар или касание. Тарелки с недоеденной протухшей едой скопились на столе и рядом с мойкой, вокруг – грязные салфетки и пустые бутылки. Из приоткрытой двери холодильника на пол падал треугольник желтого света. По ножу, забытому в большой банке майонеза, ползала черная муха, еще четыре бились в оконное стекло. В мусорном ведре копошился выводок личинок – они слепо извивались, словно кипящий рис. Я попятилась и захлопнула за собой дверь.

В коридоре я еще раз набрала номер Денниса. Он не ответил. Оставаться в доме было невыносимо – будто смотришь, как близкий человек улыбается тебе, обнажая беззубые десны. Хотелось себя ущипнуть, чтобы вернуться в собственное тело, в его безопасность. Вместо этого я развернулась и вышла. Закрывая дверь, я натянула рукав на ладонь.

Стажировка в агентстве официально завершилась в начале сентября. Под конец надо было поговорить с Санни: обсудить планы на будущее, подвести итоги и вынести уроки, но мне нечего было ей сказать ни по одному из пунктов. В свой последний день я зашла к ней в кабинет, она попросила закрыть дверь и предложила сесть.

Итак, работать в литературном агентстве ты не хочешь, сказала она.

Я улыбнулась, словно она пошутила, она бросила взгляд на бумаги и отложила их. Облокотилась на стол, переплела пальцы и уткнулась в них подбородком.

Я за тебя переживаю, сказала она. Похоже, у тебя нет плана.

Да, чего нет, того нет.

Ты надеешься, что разберешься по ходу дела.

Я смотрела в окно позади нее – на красивые георгианские дома и проезжающие автобусы. Снова пошел дождь.