Салли Руни - Разговоры с друзьями [litres]

Тебе когда-нибудь казалось, что ты не можешь разобраться в собственной жизни? – сказала я.

Вообще-то я кино смотрю, сказала Бобби.

Я уставилась на экран, где закадровый голос на фоне старых военных кинохроник разъяснял роль французских военных. Я сказала: просто у меня такое чувство. Бобби приложила палец к губам и повторила: Фрэнсис. Я смотрю кино.

В среду вечером в приложении для знакомств я совпала с кем-то по имени Росса, и он прислал мне пару сообщений. Спросил, мол, может, встретимся, и я ответила: запросто. Мы пошли выпить в бар на Уэстморленд-стрит. Он тоже был студентом, изучал медицину. О своих гинекологических проблемах я ему не рассказала. Наоборот, похвасталась идеальным здоровьем. Он рассказывал, как ему пришлось пахать в школе, похоже, он считал, что его это закалило, и я сказала, что рада за него.

Я никогда ни над чем не упахивалась, сказала я.

Так вот почему ты выбрала английскую филологию.

И добавил, что он просто пошутил и на самом деле сам выиграл в школе золотую медаль за сочинение. Я люблю поэзию, сказал он. Обожаю Йейтса [32] Йейтс Уильям Батлер (1865–1939) – ирландский англоязычный поэт-символист, драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе 1923 г. Был ирландским националистом, элитистом, считал, что все хорошее может быть только спущено сверху, воспевал авторитаризм, в 1930-х гг. сочувствовал фашистской идеологии, хотя от ирландских фашистов в последние годы жизни слегка дистанцировался. .

Да, сказала я. Единственное, что можно сказать хорошего о фашистах, – среди них попадались неплохие поэты.

На этом он завершил разговор о поэзии. Он пригласил меня к себе, и там я позволила ему расстегнуть мою блузку. Я думала: это нормально. Нормально так поступать. Торс у него оказался тщедушный, совсем не как у Ника, и перед сексом он вел себя совсем по-другому: ни неторопливых касаний, ни приглушенного шепота. Все началось сразу, вообще без прелюдии. Физически я почти ничего не чувствовала, разве что легкий дискомфорт. Я онемела и одеревенела, ожидая, что мои напряженность и молчание насторожат его и он остановится, но он и не подумал. Я хотела попросить его прекратить, но мысль о том, что он может отказаться, парализовала меня. Если он не остановится, придется потом ввязываться в юридические разборки, подумала я. Я лежала и не мешала ему. Он спросил, нравится ли мне грубый секс, и я ответила, что нет, но он все равно схватил меня за волосы. Я чуть не расхохоталась, а потом возненавидела себя за высокомерие.

Вернувшись домой, я зашла к себе и вытащила из ящика запечатанный бинт. Я нормальная, подумала я. У меня такое же тело, как и у всех. Затем я расцарапала руку до крови – просто пятнышко крови, постепенно набухшее до капли. Досчитала до трех, вскрыла бинт, аккуратно перевязала руку и выбросила упаковку.

На следующий день я начала писать рассказ. Был четверг, занятия начинались только в три, я сидела в постели, рядом на тумбочке – чашка черного кофе. Я не собиралась писать рассказ, просто вдруг заметила, что уже некоторое время не разбиваю текст клавишей «ввод», и строки складываются в полновесные предложения, лепятся друг к другу, как в прозе. Когда я прервалась, набралось уже больше трех тысяч слов. Шел четвертый час дня, а я ничего не ела. Я оторвала руки от клавиатуры, и в оконном свете они показались мне истощенными. Когда я выбралась из постели, меня повело, все окружающее окатило потоком визуального шума. Я сделала себе четыре тоста и съела их без масла. Я сохранила файл как «б». Это был мой первый в жизни рассказ.

Тем вечером я, Бобби и Филип после кино пошли пить молочные коктейли. Во время сеанса я шесть раз проверила телефон – не ответил ли Ник на сообщение. Не ответил. На Бобби была джинсовая курточка и помада такого густо-фиолетового оттенка, что почти черная. Я складывала чек за коктейли в замысловатые геометрические узоры, а Филип тем временем убеждал нас снова вместе выступать. Мы отвечали уклончиво, сама не знаю почему.

Я завалена учебой, сказала Бобби. А у Фрэнсис тайный роман.

Я в панике посмотрела на нее. Страх отозвался в зубах, пронизывающей болью в нервных окончаниях. Бобби нахмурилась.

Что? – сказала она. Филип уже знает, сам же говорил на днях.

О чем говорил? – сказал Филип.

О Фрэнсис и Нике, сказала Бобби.

Филип уставился на нее, а потом на меня. Бобби медленно поднесла ко рту ладонь – плоскую, горизонтально – и едва заметно покачала головой. Мне хватило, чтобы поверить: она правда в смятении, а не разыгрывает спектакль.

Я думала, ты знаешь, сказала Бобби. Я думала, ты сам говорил.

Ты шутишь, сказал Филип. Нет же никакого романа, да?

Я сделала усилие, чтоб стереть с лица эмоции. Мелисса уезжала на выходные навестить сестру, и я написала Нику, мол, не хочет ли он перебраться ко мне, пока ее не будет. Бобби не против, написала я. Он увидел сообщение, но не ответил.

Он же, блин, женат, сказал Филип.

Не надо нотаций, сказала Бобби. Только этого нам недоставало.

Я все сильнее и сильнее поджимала губы и старалась ни на кого не смотреть.

Он собирается бросить жену? – сказал Филип.

Бобби потерла глаз кулаком. Тихо, почти не разжимая губ, я сказала: нет.

За столом повисла долгая пауза, а потом Филип посмотрел на меня и сказал: не ожидал, что ты позволишь себя использовать. На этих словах он сильно смутился, и мне стало жалко всех нас, словно мы просто дети, которые притворяются взрослыми. Филип ушел, и Бобби подвинула ко мне свой недопитый коктейль.

Прости, сказала она. Я правда думала, что он знает.

Я решила выпить как можно больше молочного коктейля, не переводя дыхания. Заболел рот, но я не останавливалась. Я не остановилась, даже когда заболела голова. Я не останавливалась, пока Бобби не сказала: Фрэнсис, ты что, захлебнуться тут решила? И тут я посмотрела как ни в чем не бывало и сказала: что?

Ник пригласил меня погостить в его доме на выходных. Когда я заявилась в пятницу вечером, он готовил, и я так ему обрадовалась, что захотелось совершить какой-нибудь глупый романтический жест, например, броситься в его объятья. Но я воздержалась. Сидела за столом, обкусывая ногти. Что-то ты притихла, сказал он, а я отгрызла кусочек ногтя на большом пальце и критически осмотрела результат.

Наверное, надо тебе признаться, сказала я, что я переспала на днях с парнем из «Тиндера».

Что, правда?

Ник мелко резал овощи, аккуратно и методично, как всегда. Он любил готовить – говорил мне, что его это успокаивает.

Ты ведь не злишься? – сказала я.

С чего мне злиться? Ты можешь спать с кем захочешь.

Знаю. Просто чувствую себя полной дурой. По-моему, это был идиотизм.