Юлия Верба - Одесская сага. Понаехали [litres]

Она закатит младшей по заднице:

– Это что такое!

И прочтет оставшееся в руках: «Что делаешь в Крыму, той друг навсегда Женя»

Фира гаркнет на Ксеню:

– Марш к себе! – А пылающую Женьку за локоть затолкнет в комнату и закроет дверь.

– С жиру бесишься?! Ты что творишь?!

– А что я? Это он виноват! Он на меня внимания не обращает! Торчит на своей железке вечно! Слова доброго не дождешься!

– А ты себя видела? Сидишь дома как клуша! Романы читаешь! Учиться иди – когда на курсах последний раз показывалась?!

Фира похолодела. Женька фотографически точно повторяла ее переживания, а она отвечала ей… словами этой суки Гордеевой. Господи, да Фердинандовна с высоты своих лет и браков была права… Что будет дальше, Фира тоже могла просчитать. Она выдохнула и села рядом.

– Велосипед твой где?

– В сарае… Какой велосипед? Я замужняя женщина!

– Ты – дура набитая! Тебе семнадцать! Со мной пошли!

Фира выкатит велосипед из сарая.

– Ты уже старая приличная женщина? Ну-ну! Лэя ты знатная!

Фира хулигански подвернет юбку и с улюлюканьем проедет по двору.

– Ой горе! Мадам Беззуб свихнулась! – кричала Ривка, размазывая от смеха по лицу слезы. – Ты пожилая женщина! Сломаешь себе что-то! Что мы мужу скажем?!

– Теперь ты! – Фира вручит велосипед Жене. – Или забыла, как это делается? Ты и стреляла, помнится, неплохо. Денег нет? Грустно тебе? Делом займись! Пока себя не полюбишь…

– Да с чего ты взяла – я люблю себя! И другие… любят.

– Ты про Борю? Он не любит. Он Петьке мстит. Ты для него кубок, трофей, а не любовь всей жизни! Так вот любишь себя? А за что? За красивое личико? Так ты тут при чем? Это мы с папой да Господь Бог. За ловкость? Ты на велосипед сесть боишься. За то, что подарки отвозишь? Так невелик подвиг, если тебя за орехи купить можно. Хочешь быть сильной и дерзкой? Так будь! Зарабатывай, в тире стреляй, учись, а то барыня лежит и страдает!..

Женька разозлится и разобидится. Но Фире удалось главное – зацепить ее самолюбие.

На выходные Петя с Женей уедут на велосипедах на тот самый дальний пляж. Ранней весной на Фонтане ни души. Они будут стрелять. Стрелять и целоваться, и снова целоваться и любить – несмотря на мартовский холод.

У Семена случился форс-мажор. На пуговичной фабрике снова вышел из строя пресс. Местная алкашня разводила руками: – Мы такое не разумеем… Убытки… убытки и нарушения обязательств. – Вся его годами выстроенная и выстраданная цепочка скрипела и раскачивалась на разомкнутом слабом звене. Ему был нужен мастер, который устранит проблему наверняка.

Старший смены внезапно сказал:

– А тут недалеко от товарной толковый мальчонка живет. Он с двенадцати лет патефонные пружины толкает. Лучше фабричных.

– И что из того? – огрызнется Сема.

– Так он это – сам их делает. Золотая голова. Он помощником машиниста в семнадцать стал!

Боря развернется к старшему. Таких совпадений не бывает.

– Как зовут юного гения? Не Петр, случаем?

– Кажется, да. У него мать еще роды принимает по всей Молдаванке.

Сема с трудом дотерпел до дома. Налил полный фужер водки. Медленно, небольшими глотками выпил. Закусил холодной соленой тюлечкой на ржаном хлебе. Вытер губы и присел. Это было страшно заманчиво. Страшно и заманчиво.

Боря со своими регулярными восточными дарами Женьке и постоянными перебоями по семейному делу поставками уже давно раздражал Сему. Тем более «накладные расходы» с командировочными, которые описывал Боря, делали его пребывание в Крыму не то что неприбыльным, а сильно расходным предприятием. Вырастил дармоеда, злился Сема.

А тут Петя… Он клятый, но мозги работают что надо. Пресс не пружина – работа погрубее будет. А если не справится… А если не справится, то Беззуб сам сказал: – Немчура теперь часть моей семьи. Не откажет родственничку. Теперь как уговорить, как заставить? Ну тут Боря ему в помощь со своим тихим домогательством. Бабы и деньги решают все. А тут полный комплект. Только бы не сорвалось!..

Женя подаст к ужину пирог. Сама готовила!

– Кто в лесу сдох? – удивился Ванечка. – Женька, ты и кулинария – вот это новости! Ну-ка дайте попробовать!

Ксеня вертелась на стульчике:

– Она не сама! Ей мама советовала!

Ваня посмотрел на младшую:

– Ты следующая. Очень вкусно.

Петя взял кусочек и, поджав губы, осмотрел срез.

– Там что, изюм?

– Ну да, – отозвалась Женя. – Изюм, орешки грецкие. Я их обжарила еще, чтоб вкуснее было.

Петька демонстративно отложил кусок обратно на тарелку.

– Спасибо, приятного аппетита.

Тишина была густой, липкой, как чуть сырой первый Женькин пирог.

– Ты даже не попробуешь? – Она приподняла бровь.

– Нет, спасибо, изюм не люблю. Особенно посылочный. Сама ешь. Без меня.

Петя развернется. Женька схватит со стола кусок и метнет его точно Петьке в голову:

– Ненавижу!

Фира не глядя сожмет под столом руку Вани: – Сиди!

Петька выскочит во двор. Черная ревность, ярость, бессилие и обида душили его до спазмов. Он рванул по галерее.

Куда? Домой? К мамочке? Нельзя, да и она сегодня дома, не на смене. К Беззубам – не вариант. Он стоял в растерянности посреди родного двора. А куда идти? Разве что в депо. Он спустится по дальней лестнице возле Муси-болгарки.

– Петр Иванович! Дело на миллион! Заглянешь? – окликнул его Вайнштейн.

Петька, заливаясь ненавистью, оглянулся – о, как бы он вмазал в эту хитрую лоснящуюся рожу…

– Я спешу.

– Ну я так и понял. Ненадолго. Это за моего дурного сына.

Сема нальет себе и Пете. Заставит выпить. Нальет по второй.

– Прости меня, пацан. Мне самому неудобно. Не по совести, не по понятиям мой сын живет. Прибить не могу – какая ни есть, но родная кровь. Это мой позор. Помоги мне его в чувство привести.

Петька недоуменно посмотрел на Сему.

Клюнул. Главное теперь не спугнуть. Сема залился соловьем, всплакнул, выпил еще рюмку, влил в Петьку.

– Петя – ты мечта и гордость любого отца. Боря, он… отцовские деньги проматывает. Он такое устроил, в такие долги меня загнал. Если б не страшные люди, с которыми я повязан и из-за Бори теперь им должен, я б его давно довольствия лишил и из Крыма в Винницу отправил – картошку по столовым распределять. Помоги мне выпутаться. Я из-за него в таких обязах – хуже кандалов. Помоги, сынок. Я тебе гарантирую – ни одной посылки больше, ни открытки, ни телеграммы, ни тем более этого балбеса в нашем дворе не будет. А еще я тебе заплачу. Столько, что ты с Женькой на год себе комнату снимешь. Или дом на лето. Не дело это, с родителями и женой молодой в такой тесноте ютиться. Ничего воровского. Только твои руки золотые – один инженерный вопрос надо решить. Не мне. Моим смотрящим, ну то есть начальству моему, против которого я пыль… Помоги, меня без твоей помощи из-за жадности родного сына в расход пустят.