Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Он мне, сидя на бронетранспортере, кричал вслед: «Эй, сержант, иди сюда!» — увидев меня. Я успел юркнуть в караулку, подумав — вот урод. Два с половиной месяца я ему делал поблажки во всем. Чуть ли не другом он мне стал, и как он быстро поменялся. Это еще раз доказывало, что в армии каждый за себя. И если ты кому-то сделал добро, то он же при подходящей возможности попытается тебя задавить. Я из караульного помещения с противоположной стороны вышел по окопу, чтобы затеряться, так как этот молодой полез в караульное помещение и солдат, охранявший помещение, мне передал, что меня зовут. Я двигался по окопу к ближайшему посту, где стоял часовой. «Эй, сержант, — услышал я сверху крик, — ты куда ушел, тебя там зовут», — кричал ехидно молодой спецназовец. Я сделал вид, что мне надо подойти к часовому и дать важное указание, и я скоро подойду. Конечно, мне часовому сказать было нечего, и я так немного с ним постоял, но смена часовых уже по времени поджимала, и я пошел в караульное помещение.

В караулке я слышал, как на улице спецназовцы ждали меня, высказывая все нелицеприятные слова. Молодой перед Витей прогибался, что он меня сейчас сам силой вытащит. Тут пришел Фикса и начал мне высказывать, почему я еще не веду караул на смену. Я по-человечески попросил его поменять смену самому, так как по графику его была очередь менять смену, объяснив ситуацию, что спецназовцы меня сейчас порвут, но Фикса даже меня слушать не стал, высказав, что я совсем страх потерял просить у него.

Я собрал караульных солдат и повел менять смену. Когда я вышел и повел смену, мне кричали, что если я не подойду, то меня закопают в окопе, но я твердо выполнял свой долг и вел караул на смену. Поменяв смену и возвращаясь обратно, я увидел, что Фикса стоял уже возле спецназовцев. Фикса позвал меня к ним, и Витя своим грубым голосом спросил:

- Что ты, зема, меня сдал?

- Я никого не сдавал, и как я мог тебя сдать, когда ты меня не бил, — объяснял я ему.

- Чего ты врешь, — возмущался Витя, ударив меня прикладом автомата по голове. — Я все объяснительные ваши читал. Я из-за вас чуть дембеля не л иши лся.

Я не сдавал тебя, — повторял я, и, ударив меня еще раз автоматом по голове, Фикса мне сказал идти в караульное помещение, наводить порядок, тем самым оградив меня от дальнейших побоев.

Я ничего про Витю Амбала не писал, что он меня избивал, хотя и так было понятно, что если столько солдат и сержантов поколотить и оставить побои на лице, то надо быть наивным, что это все не узналось бы, но репутация, пускай даже и не в моей роте, а в ГСН за мной осталась до самого дембеля. Этот щенок, которого я пригрел на КМБ, при любой возможности меня позорил, не зная или не желая знать всей сути обстоятельств. Мне, конечно, не было приятно, когда этот солдат-спецназовец позорил меня. Я его только после посылал на три буквы. Конечно, если бы я был солдатом, то на меня никто внимания не обратил, но я всегда был на виду. Постоянно по прохождению дальнейшей службы мы с этим щенком когда встречались, то потасовки у нас перерастали в драку. Спецназовцы тоже были трусами, и один на один всегда боялись драться. Если пехота, как они нас называли, весь батальон, набьет спецназовцу морду, то сразу репутация ГСН упала бы. Поэтому они всегда старались бить толпой, и меня это сильно раздражало.

Витя Амбал со своими уехали с нашей заставы, а я продолжал нести службу. Я надеялся, что когда моя командировка закончится и мы приедем в часть, то Витя Амбал уже будет уволен в запас. С Рифатом, которого на меня натравил Фикса, я сдружился. Рифат после этого случая извинился передо мной, дав понять, что он сделал это не по своей воле. В первую очередь мне было выгодно с ним дружить, так как он был одним из самых сильных. Мне по-любому нужен был друг, который за меня заступился бы, а я за него. Одному было жить тяжело.

В карауле многие моего призыва меня посылали, когда я просил убирать помещение. Один солдат по кличке Нос был с каким-то зоновским жаргоном. Оказалось, что он по малолетке сидел за воровство. Он был старше меня на несколько лет и убираться в караульном помещении не хотел. Вариантов было два. Или самому мне убирать, или сказать сержанту. Драться был не вариант. Я сказал сержанту Филинкову, который его хорошо побил. Убираясь, Нос мне грозил, что меня пристрелит. Я, конечно, над ним только посмеялся, и зря. Через восемь месяцев этот солдат в карауле пристрелит сержанта на смерть, а солдату Носу дадут восемь лет, но это будет позже.

На заставу как-то прилетел с проверкой начальник с тремя большими звездами, то есть полковник. Осмотрев нашу территорию заставы, полковник нарвался на меня. Я выходил со сменой из караульного помещения менять часовых. Моя смена была одета как положено. На груди бронежилет шестнадцать килограммов, у кого автомат АКСМ, у кого пулемет ПКМС с цинками, кто снайпер с СВД, кто гранатометчик с РПГ 7В, и на голове у каждого сфера. Я же ходил с автоматом, и на груди была разгрузка, в которой лежали четыре магазина с патронами. Полковник, как только меня увидел со сменой, то стал орать — почему я без бронежилета и без сферы на голове: «Идет война, а ты чего — хочешь жизни быстрее лишиться? Иди бегом одевать защитное обмундирование!»

Побежав в караулку одеваться, я уже подумал, как меня больно будут бить. Одевшись, я пошел менять смену. Конечно, полковник на сто процентов был прав, но всегда бронежилет так не хотелось одевать. Таскать эти шестнадцать килограммов было в напряг, хоть и бронежилеты у нас были удобные, в отличие от учебки. Но при моих шестидесяти килограммах для меня таскать было тяжело, и еще ребра полностью не зажили. Как ни странно, но мне от командира роты не досталось, и от сержанта Филинкова, начальника караула, я тоже не получил. Все отнеслись с пониманием, ведь я никогда не надевал бронежилет, и никто из сержантов его не надевал. Просто я оказался крайним, который попал под раздачу полковнику. Около полутора месяцев, что я служил на заставе, мне никто слова не сказал, а тут полковнику попался. Также полковник узнал, что начальником караула заступает сержант срочной службы, и приказал на следующую смену заступать контрактникам в наряд. Полковник был прав в своих приказах. Никакой срочник-сержант не организует службу лучше контрактника в карауле.

В карауле сразу пропала дедовщина, хотя на заставе ее было после ухода Ары не так уж и много. Я сразу вспомнил караульный беспредел в части, когда отдыхающая смена вместо того, чтобы спать, отжималась или избивалась старослужащими, когда мне сломали ребра. По приходу в наряды контрактников дедовщина уменьшилась в разы. Конечно, контрактникам не понравилось это новое введение, но деваться было некуда. Также полковник привез для меня не приятную новость, что в течение месяца нас поменяют на заставе другие. Как мне ни хотелось отсюда с заставы уезжать, но я был подневольный человек.