Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

По приезду в часть я сразу встретил из сводной роты младшего сержанта Глушко, с кем приехал с КМБ другой части, и спросил про Витю Амбала. Глушко мне сказал радостную новость, что Витя на днях демобилизовался. Приехав с заставы, Витя Амбал несколько раз хватал за шкирку младшего сержанта Глушко, отвешивая ему тумаков. Витя думал, что он один из тех, которого он бил на КМБ и который, конечно, его сдал. Глушко тогда с нами не было, а Витя перепутал его. Для меня это был большой праздник, и мне уже было остальное не страшно. Груз с меня спал, и мне было на душе легче.

Наше помещение третьей роты за время пребывания на заставе пришло в аварийное состояние, провалились бетонные плиты, и весь батальон было решено переместить в спортивный зал. Сержантам моего призыва постоянно доставалось от всех. Они были в части, в сводной роте, и, конечно, по приезду нашей роты с заставы их как новеньких начали лупить по делу и без дела. Я уже был своим, и меня уже так часто без дела не били. Да и еще хорошая новость была для моего призыва, что через пару недель прибывал молодой призыв, по тридцать сорок человек в каждую роту. Конечно, наш призыв очень ждал этого пополнения, и мне уже было легче заниматься своими сержантскими обязанностями, не напрягая и уговаривая свой призыв заниматься уборкой.

Из сводной роты направили пять человек в нашу роту призывом на полгода моложе моего, но это, конечно, было мало. Этот период пяти человек до прихода новобранцев был самым адским. Вы представляете голодный мой призыв, которые целый год летали как ссаные веники, и, конечно, этим пятерым очень не повезло. Сорок человек моего призыва отрывались на пяти солдатах как могли. Каждый хотел себя проявить крутым, и вся уборка легла на их плечи. Как ни мыли они полы, очень быстро бегая с тряпкой, молодые ребята получали от каждого второго удары ногами и руками. Они были без вины виноватые. Жестокость присутствовала большая. Было видно, что мой призыв наконец дорвался. Мне тоже было проще. Я старался никого не трогать из молодых, так как они и без меня были сильно зашуганные. Конечно, как сержант я им спуска не давал, а мой призыв гонял молодых, чтобы самим не убираться. Никому уже не хотелось брать тряпку.

Ко мне как-то вечером подошел солдат Третьяков по кличке Двадцатый, с кем мы ехали на заставу и служили там. Мы с ним сдружились. Прикольный парень из Коми, который смешил всех очень сильно. Он мне на ухо шепчет: «Слышишь, у меня сегодня день рождения, давай бухнем водки». Я сразу подумал, что из-за выпитых двухсот граммов горючего можно себе такого геморроя нажить, и лучше отказаться. Я Третьякову сказал, что не буду. Он мне: «Давай, я уже с сержантами договорился, и они дали добро после отбоя выпить, так как я их уже подогрел». Ну, раз сержанты знают, тогда можно, подумал я. Солдат Третьяков все организовал, и за свои одиннадцать месяцев я выпил в первый раз. Распили мы бутылку, лежа на кровати, на троих. Солдат Войнов, который меня ненавидел, был дневальным, и его душила жаба, что мы пили, закусывая хлебом с консервой, и он также понял, что мы пьем, не стесняясь старослужащих сержантов. Если бы это был не Войнов, а кто-то другой, я бы предложил хотя бы хлеба, но это был не тот человек, с которым хотелось делиться.

У нас в роте опять поменяли командира роты. Бывший командир уехал к себе в Кизляр. Его, я так понял, не воодушевила наша рота, и забрал он с собой контрактника-дагестанца, злого прапорщика Варцева, которого все боялись и который застрелил на заставе на глазах у всей роты собаку.

Как-то перед его отъездом я заступил в наряд дежурным по штабу. Я с ним близко никогда не контактировал, но боялся его как огня. На вид он был всегда спокойный, но вытворял такие вещи, которые я уже описывал и не поддавались здравому смыслу. Он был периодически просто зверем. Прапорщик в мое дежурство был ответственным по нашей роте. Дежурным по штабу я заступил в своей службе второй раз. Первый раз у меня был не совсем удачным, когда меня поставили с дембелем и местным солдатом, который я очень хорошо запомнил. В этот раз в наряде было кому мыть полы. Был один молодой и один моего призыва. Больше всего мне не нравился этот наряд, так как через штаб постоянно проходила группа специального назначения (ГСН), которые батальон ну никак не любили. Ребят из ГСН еще в зародыше, только по приходу в группу учили, что батальон — это пехота, а спецназ самые крутые. Никогда я не мог понять, что солдат в спецназе сорок человек, а батальон с тремя ротами, в каждой около восьмидесяти — ста двадцати человек, и всего порядка в сумме триста боялись их, и я в том же числе. Не сказать, чтобы я их боялся после демобилизации спецназовца Ары и Вити Амбала, которые были здоровыми не по годам. Но мне всегда не нравилось, что по одному они не лезли, а приставали, когда их было большинство. Подойдут втроем, двое держат, а один начинает по карманам шарить, что, конечно, группу в этом не красило. Спецназ не трогали только местных, так как они могли всегда дать отпор. У местных всегда была поддержка. Стоило им свистнуть, и гражданские местные чуть ли не в часть вламывались. Я старался ГСН (группе специального назначения) лишний раз не попадаться на глаза.

В наряде по штабу я знал, какие проблемы могут произойти у меня с ГСН, и решил ночью пойти спать с 22 до 2 часов ночи. В это время очень много хождений происходит группы спецназа, и произойти в это время могло все что угодно со мной. Я, перестраховавшись, пошел спать в первую смену. Я уже заснул, как около 23 часов меня будит дневальный. Конечно, посмотрев на часы и увидев прапорщика Варцева, я ужаснулся. Он повел меня в штаб. Сначала он завел меня в туалет, указав, что в туалете порядка нет. В туалете было в принципе чисто, но никто же не виноват, что после уборки там побывало человек пять, где-то наследили, где-то нагадили. Не следить же за каждой голой задницей, которая гадит. В коридоре прапорщик тоже докопался до столба: «Грязно, и надо все перемыть тебе, а твои с наряда идут спать, раз порядка нет. Чтобы туалет и коридор были чистыми!» — пригрозил он мне. Мне, мало того, было страшно вспоминая рассказы, как он в Чечне вставлял под ногти лезвия, как он избивал провинившегося солдата плеткой, засунув его на сутки в яму с водой, как я видел, что он избивал жестоко солдата, харкающего кровью, и убивал собаку на заставе при всех, самую добрую и умную. На вопрос «Ты понял меня?» я ответил: «Понял», — и он ушел. Я вздохнул с облегчением, но начал метаться, что мне делать. Я вытащил одного писаря с офицерского кабинета, штабную крысу. Штабной крысой называли солдат, которые выполняли в штабе разные указания больших начальников. В роту писарь приходил только спать, и утром уходил, ссылаясь на разные дела. У писарей было много привилегий. Мало того, что в отпуск их отпускали без всяких проблем, так они и сержантские звания умудрялись получать. Было всегда обидно, что кто-то как я получил звание после трудной жестокой учебки, а кто-то писал ручкой. Штабных крыс, писарей, никто не уважал, но каждый согласился на их место. И я в том же числе, пожертвовал даже бы своим званием. Молодой писарь, которого я вытащил, отпирался, что у него много дел. Пришлось его ударить в грудь и показать, кто на данный момент сейчас хозяин в штабе, пообещав ночной взбучки, когда придет спать в роту. Молодой писарь взял ведро с тряпкой и пошел в туалет. Я сел на лестницу и смотрел, чтобы не дай бог поднялся прапорщик. Мне было страшно, что прапорщик мог узнать, что я не убирался, но позволить себе взять тряпку и мыть сортир я не мог. Если бы даже меня начал заставлять прапорщик Варцев, я не стал бы этого делать, чтобы не опуститься в роте, как бы он меня ни бил. Писарь помыл туалет и коридорный пролет, а я, сидя на ступеньках, все это время следил за шухером. Я пошел докладывать прапорщику о проделанной работе, а он даже не пошел проверять. При одном из построений прапорщик Варцев решил меня опозорить перед ротой, что младший сержант Гоголев драил туалет. Я пошептывал всем, что он хрен дождется такого счастья. Мне было не стыдно, так как эту историю уже многие знали и смеялись надо мной, что я сидел на лестнице и следил, пока моют полы, чтобы прапорщик ничего не заметил.