Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Вообще я не понимал многих солдат, которые курили травку, варили какую-то кашу из травы. Трава росла в Дагестане во многих местах, и у солдат был всегда соблазн ее покурить. Также росла дурман-трава, когда после пятнадцати съеденных семечек улетала голова у солдат. Я не понимал солдат, которые это употребляли. Получать галлюцинации в части я не понимал смысла. Зачем жрать семечки, если результат будет однозначным и видимых примеров было много — кто стрелял в карауле, кто себя неадекватно вел, и всех потом наказывали по полной. Хорошо, что травка, которая росла была беспонтовая, как выражались мои сослуживцы. Я один раз попробовал в части вечером за компанию и не получил никакого ощущения. Видно, и правда от нее было толку мало, но воняла она как настоящая, и запах можно было учуять за тридцать метров. Хоть я и не курильщик этой гадости, но учуять запах наркоты всегда мог и отличить от простых сигарет.

Служба у меня продолжалась, невзирая на то, что я был без должности, и меня всегда ставили старшим на разные наряды. В наряде по столовой я, например, первый раз после гражданки попробовал пельмени. Там я ел постоянно жареную картошку. Где-то я даже завидовал повару-хлеборезу, который ел только гражданскую пищу, но служить в столовой с начальницей женщиной — врагу не пожелаешь.

Женщина горластая, килограммов на сто — сто двадцать. Если она видела какое-нибудь воровство в столовой, то избивала солдат. Когда она приходила в столовую, то весь наряд шуршал, а я трясся от страха, чтобы не побила за что-нибудь. Удары у нее были похлеще мужика. Мне, на мое счастье, от нее не досталось ни разу. Но была она и приколисткой. Все хватались за животы, когда она что-нибудь шутила. Тема была у нее одна- про добавление брома в чай, чтобы у нас, у военнослужащих, не стоял, так как понятно, что с женщинами у нас в части была проблема.

Будучи не на должности командира отделения, у меня был один большой плюс перед другими сержантами с должностями. Им каждый вечер надо было писать конспекты по занятиям, которые должны были проходить на следующий день. Многие сержанты не писали сами и заставляли молодых писать, но, бывало, на разводе проверяющий докопается до разного почерка. Как правило, один солдат не мог писать постоянно конспекты, так как каждый мог попасть в какой-нибудь наряд, и в тетради у сержанта был всегда разный почерк, за что приходилось получать взыскания.

В марте я получил свою первую зарплату. За службу больше года мне не перепало ни копейки. Мы только расписывались, а деньги уходили на нужды роты. Купят по зубной щетке с пастой, и вся зарплата. Меня устраивала эта политика, когда я был молодым. Нет денег, нет проблем, а так отобрали бы старослужащие по-любому. С двадцатью рублями своей зарплаты я расправился очень быстро. Я их отдал старослужащему старшему сержанту Филинкову за сделанные фотографии с моей физиономией. У всех, конечно, старослужащие деньги забрали, оставив всем по три рубля. Когда у старослужащих проявилась жадность, то они вспомнили про меня, но я этого и ожидал, и сделал все грамотно, отдав долг за фотографии.

С этой зарплатой, которая была первой за четырнадцать месяцев, начались все беды. Старослужащие начали всех солдат напрягать на деньги, обозначая заданную сумму и заданный срок. Когда деньги не находили, то начиналось ночное избиение. Меня, конечно, не трогали, считая своим сержантским составом, и я был нейтральным в этих разборках. Старослужащие почувствовали вкус денег и вспомнили о своем дембеле.

Наш командир роты был каким-то незаметным. Он сильно не напрягал по наведению порядка и разных других уставных дисциплин. Но пронесся слух, что наш командир роты пьет водку с нашими сержантами. Да и я заметил частое нетрезвое состояние сержантов, что раньше не замечалось. Пьяные сержанты для молодых солдат — это ад и бессонные ночи. Я просыпался от бунта сержантов, но я был неприкасаем и лежа смотрел, как били солдат. Получал я только за какие-либо залеты, которых было очень мало, но или мог нарваться еще на руку сержанта Лапы.

Я видел, что у командира роты старослужащие сержанты были чуть ли не братья. Как-то сержант Фикса на эмоциях при мне своим сержантам прокричал, что как командир роты достал его. Найдите денег, и давайте выпьем. На ответ, что денег нет, командир роты напрягал сержантов трясти молодых, занимаясь дедовщиной.

Будучи дежурным по роте в один из своих нарядов, который был самым плохим в моей службе, поступил приказ командования части. В связи с накаленной обстановкой в республике Дагестан всем ротам, а то есть дежурным по роте со своими дневальными, вскрыть цинки с патронами и вооружить магазины. Я, открыв КХО (комнату для хранения оружия), со своим нарядом начал вскрывать цинки и запихивать патроны в магазины. Старший сержант Фикса постоянно заходил в КХО, якобы помогать в нелегком труде. По уставу я его не должен был пускать в КХО, но понятно, что об уставе речи никакой не могло быть. Если бы я его не пустил, то слег бы опять, наверное, в санчасть, да и командир роты все видел, что Фикса молодец, проявляет инициативу и помогает, в отличие от других сержантов, которым делать как будто больше нечего, как мне помогать.

Меня, конечно, это смущало. Ведь Фикса просто так ничего не делал, но хотелось верить в его бескорыстность. Я больше почему-то думал, что Фикса прогибается зачем-то перед командиром роты, показывая свою добросовестность к службе и постоянно контактируя со старшим лейтенантом.

Наша рота жила, как я уже писал, в спортзале из-за аварийности этажа, который еще ремонтировали. Но КХО, каптерка и командирский кабинет остались на четвертом этаже в нашей аварийной роте. Фикса постоянно жестикулировал мне, указывая, что и как надо делать перед командиром. Я же, конечно, выполнял разные указания. Вечером, сдав свой благополучно наряд, дежурство по роте, я довольный со спокойной душой со своим нарядом пошел в расположение роты, то есть в спортзал.

Прошли еще сутки, и сержант, который у меня принимал наряд, остался на вторые сутки из-за того, что принимающий у него наряд — новый дежурный. Им был уже Фикса, недосчитался пачки патронов. Я уже сейчас не вспомню, сколько было в пачке патронов, двадцать или тридцать, но это не важно.

Вызвали меня с сержантом Бессоновым, который у меня принимал дежурство, и командир начал на нас орать. Куда мы дели патроны. Командир роты дал нам сутки найти патроны, или нас посадят, угрожал он нам. Самое интересное, что во время этих разбирательств терся Фикса. Конечно, мы уже, все взвесив, догадывались, что пачку патронов украл Фикса в мое дежурство, а сержант Бессонов просто плохо посчитал. На мне вина в этом случае была условная, и формально я был чистым. Ведь я наряд сдал, а сержант Бессонов подписался, что принял, но мы двое были заложниками этой ситуации.