Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Я был первым заинтересован найти стукача, чтобы не думали на меня, и подозрение падало на многих, но на сто процентов было невозможно понять, кто стучит. Старшина роты, можно сказать, второй человек, отвечающий за имущество роты, хоть и без звездочек, меня любил и уважал. Я ему всегда помогал наводить порядок с разными пропажами полотенец, разорванных простыней, которые резали на подворотнички, и т. д. Воровство в роте присутствовало, но с хорошей работой по выявлению воров воровство свели к минимуму. Старшина роты дружил с командиром, и он часто меня хвалил перед командиром. Я никак не мог подвести старшину из-за его ко мне уважения.

Как-то в один неприятный день для меня, я потерял солдата Мухлякова, который мыл полы вообще в другой роте. Меня за него натянули командиры, что солдат нашей роты моет полы в чужой роте. Я на него был очень зол и мог его убить, но еле сдержался. Я его начал качать в упоре лежа. Под счет я ему говорил, чтобы он не был чмошником и не мыл полы, если не его очередь, чтобы он не бегал старослужащим в столовой по второму разу за едой. Чтобы он слушался только сержантов и прикрывался всегда мной, что я запретил. Он в упоре лежа меня просил пойти ему в санчасть, что ему плохо. Мне его было сильно жалко. И конвертов не может найти, и грязный постоянно с тряпкой, но стремления к службе у него не было никакого. Когда он после моих наказаний встал и сказал: «Товарищ сержант, разрешите мне пойти в санчасть», — то я сказал, мол, после обеда пойдешь.

После обеда я больше солдата Мухлякова не увидел. Я был в наряде дежурным по роте, и ротой командовал сержант Коробков. По словам очевидцев, сержант Коробков приказал ему метнуться в столовой за порцией второй раз, и солдат Мухляков не пошел после моих профилактических бесед. Сержант Коробков отвел его после обеда в укромное место, то есть на КПП, и якобы его там избил. По словам сержанта Коробкова, он его ударил два раза.

Когда я узнал, что Мухлякова из санчасти повезли в городскую больницу с отбитой селезенкой или еще с чем-то, уже не вспомнить, то я, конечно, сразу испугался. Я его никогда не трогал, не считая, может быть, нескольких оплеух. Я за него на порядок больше оплеух получал от командиров, чем я ему давал. Он в наказание у меня только отжимался всегда. Меня всего трясло. Уж кто, а я за него постоянно заступался, но к солдату Мухлякову я в голову влезть не мог, и от него можно было ожидать чего угодно.

После увольнения старослужащего призыва в нашей части взялись за дисциплину, да и не только в нашей, а во всей бригаде. Из другого батальона пришла новость, где я вел год назад курс молодого бойца. Посадили моего ненавистника Полиграфа Полиграфовича Шарикова, как я его называл, с которым я постоянно цеплялся. Этот уродец доигрался, так как он долбил всех безжалостно. Это с какой же силой надо было ударить солдата каской по голове, чтобы солдата сделать инвалидом! Я, конечно, этому ублюдку позлорадствовал в душе, но жалко было потерпевшего солдата.

Командир роты со старшиной поехали навестить солдата Мухлякова, а меня всего трясло. Он же был в моем взводе, а я за него больше всех отвечал. Долбили его все, от своего призыва до старослужащих, но, наверное, в тот момент боялся каждый, кто имел контакт с солдатом Мухляковым. По приезду старшины из госпиталя с командиром роты я зашел к старшине в каптерку. Старшина был грустным, и я даже не знал, как спросить. Избили его хорошо, видимо, останется инвалидом с комиссацией. Старшина мне сказал, что испугался за меня и был уверен, что я его побил. Основания были так думать, так как за Мухлякова провинности я постоянно получал втык, и воспитывал я его, возмущаясь, за что мне было такое наказание. Приехав с командиром в больницу, старшина сразу у Мухлякова спросил, мол, это же не сержант Гоголев тебя избил. Оказалось, в самом деле, что солдат Мухляков в больнице отзывался обо мне в хороших тонах, и меня это порадовало.

Командир роты, имея зло на сержанта Коробкова за солдатские зарплаты, с подачи которого узнал особист, что солдатам не дали зарплату, а на эти деньги купили мыльно-рыльные принадлежности вместе с гитарой и магнитофоном, не стал выгораживать сержанта. По слухам, командир роты был одним из первых, кто хотел наказать сержанта Коробкова, и, конечно, было за что. Сержанта Коробкова посадили, а солдата Мухлякова, по слухам, комиссовали.

Через пару месяцев сержант Коробков написал письмо своим товарищам или кого считал своими товарищами. Он просил выслать шерстяных носков и еще каких-то мелочей. Как отнеслись его товарищи к письму, я был свидетелем. Конечно, достать что-либо было проблемой, но проблему можно было решить. Друзья-товарищи по службе решили, что у них и так забот хватает помимо него, и только, посмотрев друг на друга, пожали плечами, что сделать это невозможно и нет никаких средств. Я встревать в это дело не стал. Письмо было написано не мне, никакого привета для себя я не получил и решил воздержаться от инициативы.

Сержант Коробков сидел вместе с солдатом Иваненко (Носом), который застрелил сержанта на полевом выходе. Иваненко очень раскаивался в своем поступке и не мог даже понять как это могло случиться, как он мог застрелить своего сослуживца из-за своих эмоций и нервного срыва. Сам сел на много лет и родителей сержанта оставил без сына.

Лето было в самом разгаре, и к нам в батальон прибыло новое пополнение, нового молодого призыва. Новый молодой призыв всегда интересен, и внимание сразу ему уделяется большое. Отслужившие полгода ждали этот призыв с большим нетерпением, так как мыть полы и убираться они будут меньше, сгрузив всю тяжелую ношу на молодых. Этот армейский закон никто не мог сломать и сделать все по уставу. Прапорщик Вахмутов с этим был не согласен и пытался что-то поменять. Он хотел, чтобы туалеты мыли и старослужащие. Я его не мог понять ну никак. Толи он был идиотом, то ли притворялся. Очень много он умных вещей говорил, и на идиота он не был похож. И зачем ломать систему, которую не сломаешь? И эта дедовщина так называемая нужна армии. Конечно, только без рукоприкладства. И порядок даже в дисциплине будет больше, чем равноправие. Дедовщина есть везде, начиная с детских садов, учебных учреждений и заканчивая работой. Старшие должны слушаться младших, но однозначно должно быть все в пределах разумного.

За молодых на первое время ответственность возложили на меня, пока их не расформировали по взводам. Мне, как всегда, повезло, и во второй взвод ко мне попал еще один не увязанный калека. Не успел я отойти от Мухлякова, где у меня спал моральный груз, как его заменил другой солдат — Рыбкин с Рязанской области. Первое у меня близкое знакомство с ним произошло ночью. Я, будучи в наряде дежурным по роте, ночью вижу картину, что солдат Рыбкин встал с кровати. Он был очень худощавого телосложения и похож на инвалида. Если солдат Мухляков был нормального телосложения и даже научился по двести раз отжиматься, но только был морально слабым и ему не хотелось очень служить, то у солдата Рыбкина были все те же качества, и он был хилым и слабым. Было непонятно, как его взяли в армию.